Это было прекрасное место. Недалеко от опустевшего лагеря иннуитов река разливалась по неглубокой долине, окаймленной зубьями острых камней, чтобы затем дать начало необъятному озеру. Именно здесь олени столетиями переходили мелководье во время своих миграций. Два, а то и три раза в году несметные стада шли через реку, и не все животные вырывались невредимыми из бурунов речных порогов. Туши утонувших оленей застревали среди камней и обломков скал вблизи устья реки и служили пропитанием множеству лисиц, воронов и чаек. Окрестные волки не наведывались сюда, потому что этим местом владели люди, а все, на что претендует человек, вызывает инстинктивную неприязнь у больших диких собак — волков.

Ничего не зная об этом табу, молодой волк-бродяга устроил свое логово у реки, но теперь еще острее переживал свое одиночество, потому что волк гораздо больше, чем собака, нуждается в общении с себе подобными.

Когда молодой волк увидел Арнук и ощутил ее запах, его переполнили противоречивые чувства. Никогда прежде он не видел собак, но почувствовал, что покрытый золотистой шерстью зверь там, внизу, непостижимым образом близок ему по крови. Запах был чужим — и все же знакомым. Очертания тела и цвет также удивляли, но отзывались в нем почему-то теплой волной воспоминаний и желания. Однако его столько раз прогоняли, что теперь он стал осторожным.

Когда Арнук проснулась, ее нос учуял рядом оленье мясо, но пришельца она не увидела. Чувство голода целиком завладело ею. Она вскочила и набросилась на изорванную заднюю часть оленьей туши, которую кто-то подтащил совсем близко к месту, где спала Арнук. Только утолив острый голод, она смогла наконец оторваться от мяса и поднять голову… чтобы встретиться глазами с пристальным взглядом молодого волка.

Он сидел неподвижно в сотне футов от нее, и ни единый мускул его не дрогнул, когда на загривке Арнук поднялась шерсть и угрожающее рычание заклокотало у нее в горле. Волк продолжал спокойно сидеть, готовый, однако, отпрянуть в любой момент, и после долгой напряженной минуты Арнук снова опустила голову и занялась мясом.

Такой была их первая встреча, и вот что из нее получилось.

Арнук не могла больше противиться требованиям своего отяжелевшего тела. И снова она подчинилась таинственной силе в глубине ее существа. Не замечая молодого волка, по-прежнему осторожно державшегося в отдалении, Арнук обошла знакомую ей долину. Она тщательно изучила остовы пяти утонувших оленей и отогнала от них кричащих чаек и резко каркающих воронов; теперь это мясо принадлежало ей по праву сильнейшего. Затем, удовлетворенная обилием запасов пищи, она отошла от реки и потрусила прочь, туда, где выступающую из берегового склона скалу прорезала неглубокая расщелина. Здесь еще щенком Арнук устраивала игры с другими собаками становища. Теперь она обследовала эту пещерку с более серьезными намерениями. Место было сухим и защищенным от ветра. Не устраивало только одно — запах. Исходившее из расщелины резкое зловоние заставило ее приподнять верхнюю губу от ярости и отвращения — тут зимовала росомаха.

Нюх Арнук подсказал ей, что росомаха ушла несколько недель назад и вряд ли теперь вернется прежде, чем зимние ветры и метели заставят ее искать пристанища. Арнук набросала земли и песка на грязный пол пещерки, затем принялась таскать мох в самый дальний угол. Там она и укрылась, положившись на волю природы.

Щенки у Арнук родились утром, когда в весеннем небе громко зазвучали крики белых гусей. Настало время всеобщего рождения, и семь копошащихся комочков, греющихся под теплым боком собаки, не были одинокими в свой первый день жизни.