— Чай, пожалуйста. Индийский. Большой чайник и молоко. Сахара не нужно.

— Не хотите ли сразу же заказать завтрак?

— Хорошо, но принесите его, пожалуйста, через полчаса. Свежевыжатый апельсиновый сок, яйцо-пашот на подсушенном белом хлебце, затем подсушенный зерновой хлебец и апельсиновый джем. Я буду завтракать у себя в палате.

Яйцо-пашот было проверкой. Если окажется, что оно приготовлено как следует, на хлебце, слегка смазанном маслом, и к тому же не крутое и не недоваренное, она может быть уверена, что еда будет отличной, когда она вернется сюда на операцию и останется здесь на более долгий срок. А она вернется — и в эту самую палату. Надев халат, Рода подошла к окну и увидела пейзаж из поросших лесом долин и холмов. Над долинами лежал туман, так что округлые вершины холмов казались островками в бледно-серебристом море. Ночь выдалась ясной и холодной. Трава на узкой лужайке под окном побелела и отвердела от инея, но под пробивавшимися сквозь туман лучами солнца она уже начинала зеленеть и снова обретать мягкость. На верхних ветках безлистого дуба сидели необычайно молчаливые и неподвижные грачи, словно аккуратно расставленные черные знаки беды. Внизу протянулась липовая аллея, ведущая к низкой каменной ограде и небольшому кругу камней за ней. Сначала Роде были видны лишь верхушки камней, но пока она смотрела на них, туман рассеялся, и круг стал виден целиком. На этом расстоянии и оттого, что круг был отчасти скрыт оградой, Роде было видно только, что эти не одинаковые по размеру камни — необработанные уродливые глыбы, расположенные вокруг более высокого срединного камня. Они явно доисторические, подумала она. Пока она всматривалась в них, ее слух уловил тихий звук: закрылась дверь гостиной. Принесли чай. Все еще глядя в окно, Рода увидела вдали узкую полосу серебряного света и с замиранием сердца подумала, что это, должно быть, море.

Не желая отрываться от замечательного вида, она постояла у окна еще несколько секунд и, повернувшись, была слегка поражена, обнаружив, что в спальню беззвучно вошла молодая женщина и теперь стояла молча, глядя на Роду. Худенькая фигурка была облачена в синее клетчатое платье и бесформенный бежевый кардиган: костюм, говоривший о неопределенном статусе. Она явно не была медсестрой, но в ней не чувствовалось и уверенности служанки, безбоязненности, порождаемой признанной и хорошо знакомой работой. Рода подумала, что эта женщина, возможно, старше, чем выглядит, но ее одежда, особенно не подходивший по размеру кардиган, умаляет возраст, превращая ее чуть ли не в ребенка. Лицо у нее казалось очень бледным, прямые каштановые волосы, зачесанные на одну сторону, были вафельно пострижены и падали волной довольно низко. Маленький рот, верхняя губа — идеальный бантик, и такая полная, что выглядела припухшей, зато нижняя гораздо тоньше. Бледно-голубые глаза, слегка выпуклые под прямыми бровями, следили за Родой бдительно, почти настороженно, пристальным, немигающим, даже вроде бы осуждающим взглядом.

Девушка заговорила — в речи ее, скорее городской, чем деревенской, и к тому же вполне ординарной, звучали почтительные нотки, которые Рода сочла обманчивыми.

— Я принесла вам утренний чай, мадам, — сказала она. — Я — Шарон Бейтман, помогаю на кухне. Поднос в коридоре. Принести его сюда?

— Да, подождите минутку. Чай свежезаварен?

— Да, мадам. Я принесла его сразу, как заварили.

Роде очень хотелось объяснить ей, что слово «мадам» в данном случае неуместно, но она решила пропустить это мимо ушей и сказала:

— Тогда оставьте его на пару минут — пусть настоится. Я смотрела на каменный круг. Мне о нем рассказывали, но я не думала, что он расположен так близко к Манору. Предполагают, что он доисторический.

— Да, мадам.