У Энн подкосились ноги. Она попятилась от него, лепеча бессвязные слова:

— Спасибо. Вы очень добры ко мне. И, пожалуйста, извините, я пойду. По телевизору сегодня показывают фильм, который мне очень хочется посмотреть. Называется «Танец при луне». С Робертом Голдингом. Это такой умопомрачительный мужчина…

Мэтт побагровел.

— Черт возьми, Кармоди!

Он протянул к ней руку.

Энн пятилась к двери, соединявшей их номера. Она не могла оторвать взор от его горящих глаз.

— Я очень хочу посмотреть этот фильм. Там божественно танцуют. Бесподобно, — бормотала она, почти не сознавая, что говорит.

Она натолкнулась спиной на дверь и кое-как сумела повернуться и рвануть ее. Но, даже захлопнув дверь, Энн ощущала на себе его обжигающий взгляд. И это не было минутной вспышкой. Что бы она ни говорила или ни делала, в нем постоянно будет клокотать эта страсть. За прошедшую неделю они слишком сблизились. И вернуться к хладнокровным служебным отношениям уже невозможно.

Да были ли они когда-нибудь хладнокровными?

По сути дела, они с первого дня вступили в противоборство.

И сколько глупостей она наговорила и сделала! Этот вздор относительно молодых любовников, эти серые костюмы, эта рубашка с оборочками, эти кошмарные трусы — разве это можно назвать трезвыми поступками? Но и он хорош… только и делал, что гладил ее против шерсти. И все же… если бы она воспринимала все это спокойно… если бы она не выходила из себя, то они, может быть, и не дошли бы до этой черты.

Энн была сама себе противна. Она сбросила осточертевший серый костюм и белую блузку, запустила через комнату старушечьи туфли на низком каблуке и сняла чулки. На ней остались только коротенькая розовая комбинашка с кружевами и трусики. В этом наряде по крайней мере она чувствовала себя естественно.

Энн подошла к зеркалу и стала нащупывать сзади застежку ожерелья. Принять от Филдинга такой подарок было безумием. Надо его вернуть — и как можно скорее, пока он еще чегонибудь не придумал. Завтра она это сделает. Как только они встретятся.

Энн завороженно глядела в зеркало на отливавший теплым светом роскошный жемчуг. Почему он купил ей это ожерелье? Неужели просто для того, чтобы заманить ее к себе в постель? Очень может быть. Он ведь наверняка считает, что ни одна женщина не сможет устоять перед таким подарком.

А в постель он ее хочет затащить только для того, чтобы утвердить свое превосходство. Не подумав о последствиях, она больно задела его мужское самолюбие. Она бросила вызов всему, что составляет его суть. У него остался только один способ сломить ее непокорство: овладеть ею. Для него это был вопрос самоутверждения — только и всего.

У Энн стало невыразимо пусто на душе. Как это ужасно, какая ирония судьбы… она должна воевать с единственным человеком в мире, который ей дорог… только он этому никогда не поверит. Нет, надо уйти, исчезнуть, освободиться от него. Это самый разумный выход.

У Энн на глаза навернулись слезы. Она сняла очки и вытерла глаза. Еле переставляя ноги, она подошла к стеклянным дверям на балкон и распахнула их настежь. У нее ныло сердце. За окном было темно — ни луны, ни звезд. Только слышался шум прибоя. Здесь было так же темно и пусто, как у нее на душе. Энн стояла, прислонившись к косяку двери, и не вытирала слез, которые катились у нее по щекам.

Энн не знала, сколько она так простояла. Время как бы перестало существовать. Из тоскливого полузабытья ее вывел резкий стук в дверь. Ее сердце затрепетало. С чего это он стучит в столь поздний час? Что ему нужно?

Нет, она его не впустит. У нее нет сил с ним разговаривать. Подождет до утра! Энн опять устремила взгляд в черноту ночи.