Рэйчел с удовольствием приняла ванну, приготовленную для нее Джоанной и кухаркой в маленькой комнатке на первом этаже; и когда, расчесав и обернув полотенцем мокрые душистые волосы, она села завтракать в солнечной кухне, то обнаружила, что к ней вернулся ее обычный прекрасный аппетит.

Конечно, пока Рэйчел не обзаведется собственным гардеробом, ей придется носить одежду Афины, но теперь девушка отнеслась к этому спокойно. Несмотря на свою молодость, Рэйчел уже научилась с максимальной пользой для себя приспосабливаться к существующему положению вещей и при этом продолжать жить, двигаясь к своей цели.

Позавтракав, она прихватила одну из многочисленных книг Джоанны и выбралась в сад, чтобы просушить волосы на солнце.

Некоторое время Рэйчел размышляла о странном подсознательном ощущении страха, который пронизывал все ее вполне естественные обыденные поступки. Конечно, рассудила девушка, недавние потрясения, перевернувшие ее прежде ничем не примечательную жизнь, могли расстроить нервы кому угодно. Но дело было не только в этом, и, несмотря на ясный погожий день, синь неба над головой и ароматы цветов в саду Джоаннны, Рэйчел не могла отогнать от себя дурных предчувствий.

Вздохнув, она открыла книгу и стала читать научное исследование по истории Англии девятого века. В промежутках между переворачиванием страниц пальцы девушки то и дело ощупывали миниатюрную пилу, свисающую с подаренного Гриффином браслета.

Афина О'Рили Бордо сошла с поезда в Такоме. Это был шумный, крикливый город, и она ненавидела его, но ей казалось, что двадцатимильное плавание на пароходе поможет приготовиться к неизбежным неприятностям, ожидавшим ее в Сиэтле. К тому же Афина тряслась в этом невыносимом поезде почти целую неделю, с того самого момента, как сошла на берег в Нью-Йорке; она решила, что не вынесет больше ни минуты в грохочущем замкнутом пространстве купе.

Давно привыкшая к восхищенному вниманию со стороны работяг и осторожным взглядам китайцев и не обращая на них никакого внимания, Афина распорядилась, чтобы ее чемоданы отнесли на борт парохода «Олимпия», а сама по трапу взошла на палубу.

В глубине души, однако, Афина уже не была так уверена в своей неотразимости и в собственном превосходстве над большинством окружающих ее людей.

Подойдя к поручням по правому борту, она замерла неподвижно, с поднятой головой, и стала ждать. Огромное колесо начало вращаться, с каждым движением поднимая в воздух миллионы радужных брызг. Сиэтл. Афина не могла заставить себя посмотреть в его сторону, хотя «Олимпия» с каждой минутой приближалась к городу.

Что скажут маман и папа, когда она, не сообщив о своем приезде, появится на пороге родительского дома? Вдруг они прогонят ее? Не желая думать о такой возможности, Афина устало прикрыла темно-синие глаза. Они просто обязаны принять ее: у нее не осталось денег, и ей было некуда больше деться.

А Гриффин? Редкие письма матери не оставляли сомнения в том, что он по-прежнему был другом семьи и частым гостем в величественном кирпичном доме, стоящем высоко на холме.

Афина вздохнула. В этом был весь Гриффин. В непостоянном, изменяющемся мире он воплощал в себе наиредчайший его элемент – постоянство. Его поведение было столь же предсказуемо, как движение звезд и планет на небесах. В свое время это качество в нем жутко раздражало Афину, вызывало у нее скуку. Его упрямое нежелание подчиниться воле отца и отделаться от своих надоедливых, вечно ноющих пациентов приводило ее в ярость. Многое из того, чем владел Джонас, могло принадлежать Гриффину, и он отказался от этого ради борьбы с хворями каких-то ничтожных людишек.

Однако с недавних пор это самое его свойство – непобедимая целеустремленность – стало притягивать Афину. Она начала думать о Гриффине с того момента, когда на поверхность стали всплывать первые унизительные свидетельства многочисленных измен Андре.