– Я провожу тебя до лифта, Граф, – предложил Алан, беря Максима под руку и ведя его к выходу. Ему хотелось побыть с Максимом с глазу на глаз, расспросить, что стряслось и чем он лично мог быть полезен другу.

Когда Трентон спустя несколько секунд вернулся в офис, Джон Вейл впился в него взглядом и с тревогой в голосе спросил:

– Ну? Что он сказал?

– Ничего. Во всяком случае, ничего по поводу «Листер ньюспейперс» и своих намерений. Он не стал бы говорить даже мне. Он всегда был скрытен во всем, что касается бизнеса. Могу тебе даже сообщить, что он рвет в клочки любой отработанный им документ. Наверное, опасается утечки информации.

– Никто не знает его лучше тебя, Алан. Как ты оцениваешь ситуацию? Есть шансы на успех?

Трентон пожевал губу, подумал и сказал:

– Честно говоря, даже не знаю. – Он тяжело опустился на стул и в задумчивости уставился вдаль. Потом проговорил:

– Если он почует, что дело ему подходит, он возьмется за него.

– Что ты хочешь этим сказать?

– То, о чем Максим говорил мне всегда – чутье должно подсказывать, чистое дело или нет. Он руководствуется инстинктом. Нутром чует. Анализы, доклады, оценки экспертов – все это для него второстепенное. Нутряное чутье – вот что ведет его.

– И ты всерьез этому веришь? – усомнился Вейл.

– О да, конечно, верю! И что гораздо важней – в это верит Максим. Но надо учесть, под верой он подразумевает свой собственный опыт, понимание тонкостей дела, огромные знания. Плюс ко всему – у него чутье на дела специфические, на ситуации особого свойства.

Продолжая бормотать себе под нос, Трентон взял свою чашу и отпил глоток.

– Тебя интересует моя оценка, Джон, – продолжал он через некоторое время, – так вот, она такова: если Максимилиан Уэст чувствует, что, идя на аферу, делает чистый бизнес, то он пойдет на это. А если почувствует, что дело не чисто или если его нюх вообще молчит, – он пройдет мимо. Вот он каков. Так устроен. Педант. Разумеется, он не станет держать тебя в подвешенном состоянии. Его решение ты скоро узнаешь, он не заставит себя ждать.

– По крайней мере, хорошо, что я знаю хотя бы это. Кстати, Алан, как бы там ни обернулось, я все равно твой должник. Не знаю, как тебя и благодарить за эту встречу.

– Проще простого, старина. Пригласи на обед, как обещал. Сейчас. Я умираю от голода.

Джон рассмеялся:

– Не ты один. Я тоже. Я заказал столик в «Марк-клубе». Пройдемся пешком, а после обеда я оставлю бумаги для Максима у него в Честерфилд-Хилле. Он сказал, что точный адрес дашь мне ты.

– Конечно. – Алан резко встал. – Я приберусь на письменном столе, и мы идем.

Пока Алан сгребал бумаги со стола, Вейл признался:

– Я не ожидал, что он такой красавец. Видел его фото в газетах и журналах, но все они далеки от действительности.

– Это верно. Но ведь привлекательность Графа в значительной мере и состоит в личном обаянии. Навряд ли это качество можно запечатлеть на фотоснимке.

– Почему ты зовешь его Графом? – поинтересовался Вейл.

– В честь графа Максимилиана Австрийского, который стал императором Мексики в 1864 году, – пояснил Алан. – Максим держался в начальной школе с некоторым почти императорским высокомерием, и я дал ему это прозвище. Он находил, что это смешно… Но прозвище пристало.

– Понятно. То, что о нем говорят, правда?

– Говорят о нем многое. Что конкретно ты имеешь в виду?

– То, что Максимилиана Уэста заботят только четыре вещи.