— Очень жаль, что жена запаздывает. Мы решили угостить вас avgolemono. Она готовит прекрасный avgolemono; наверно, научилась этому, хоть и не признается, от кирии Ассимины, экономки, которая служила у нас на Хиосе и которую она недолюбливала.

Взгляд Филиппидеса стал сосредоточенным. Обещанный женой суп вновь вызвал к жизни картины прошлого.

— Мы некоторое время жили на Хиосе, — сказал он, — в доме моего дедушки; я думаю, он до сих пор принадлежит мне.

— Дом, где хлопают ставни.

— Да! — воскликнул Филиппидес. — Так вы помните?

Но гость не ответил. Он был уже там, в доме.

— Всякий раз, как дул meltemi, — пробормотал Филиппидес.

Ветер продувал насквозь загроможденные мебелью комнаты. Все было покрыто слоем серого пемзового песка, и Констанция Филиппидес ходила по серым комнатам и вытирала, вытирала, пытаясь справиться с этим песком.

— Аглая! Кирия Ассимина! — звала она, не в силах справиться со ставнями. — Они хлопают! — из-за ветра ее жалобный голос звучал резко. — Две женщины в доме, — кричала она, — и обе ни о чем не думают, пока не ткнешь носом. Быстрее! Помогите мне! А то я все ногти поломаю!

И две служанки бежали на зов, прямо в тапочках на босу ногу, чтобы предотвратить несчастье, — вечно недовольная кирия Ассимина и девушка с Лемноса.

— Аглая сильная, — сказала однажды миссис Филиппидес мужу. — Как бык.

Он, кажется, ел вишни и ничего не ответил; видя, как он сплевывает косточки в ладонь, она досадливо закусила губу.

— И ловкая. — Миссис Филиппидес вздохнула.

Сильная и кроткая смуглая девушка очень ловко справлялась со старыми ржавыми засовами старых хиосских ставней. Миссис Филиппидес была рада, что привезла ее, потому что муж часто уезжал в Александрию или Марсель и она оставалась одна.

Иногда, если он был дома и они проводили вечер вдвоем — он читал иностранные газеты, она раскладывала пасьянс, — они вдруг вспоминали английский — язык, доставшийся в наследство от детства и гувернанток.

— Кстати, кроме всего прочего, я принесла Аглаю, чтобы скрасить одиночество, — сказала как-то раз миссис Филиппидес.

— Принесла? — засмеялся он.

— Привезла, — поправилась она, не скрывая раздражения, и повторила. — Привезла! Привезла!

Он предпочел не продолжать разговор на тему, касающуюся их горничной.

— Вас причесать, kyria? — спрашивала Аглая с утра, когда не бушевали страсти.

Констанции очень нравилось, как Аглая сильно и вместе с тем нежно расчесывает ей волосы.

Она поднималась и ходила по пустому дому. Да, она любила мужа — даже если он ее не любил, — ведь никто никогда не любит по-настоящему.

— И как он может любить дьяволицу? — услышала как-то Констанция. Говорила кирия Ассимина. В ответ — тишина. Аглая молчала.

— Дьяволица! — ворчала кирия Ассимина.

Однажды она крикнула:

— Кто ж она еще, как не дьяволица? Императрица Византийская, что ли?

Кирия Ассимина выносила ночную вазу на голове. Миссис Филиппидес пришлось сделать ей замечание:

— До чего отвратительная привычка! Удивляюсь вам, кирия Ассимина, вы же воспитанная женщина.

Когда разбился стакан — один из русских чайных стаканов, которыми господа непонятно почему очень дорожили, — миссис Филиппидес накинулась, конечно, на Аглаю и ударила ее по лицу. Но в те дни горничные не ожидали лучшего обращения.