— Смотрите, смотрите! — завизжала, запрыгала Мирто, показывая на пол. Она была тихоня и отличалась большой наблюдательностью. — Смотрите же, Титина описалась!

И точно, на полу возле кресла, любимого кресла тети Урании, виднелась лужица, какая обычно остается после щенков.

Все побежали смотреть, обступили, отталкивая друг дружку.

— А ведь такая уже большая, — вздохнула тетя Урания.

Вызвала Афродиту, Афродита пошла за своей знакомой, арабкой, та принесла ведро.

После этого происшествия о Ставриди словно забыли. Изредка доходили до нас слухи. Наши горничные видели, например, как она и он шли, заплетаясь, по улице, пели. Он, говорили горничные, выделывал кренделя. Но о Титине долго не было никаких известий. И вдруг — это было вечером, когда в поисках насекомых для моей коллекции я бродил со свечой по тенистому саду, — тетя Урания позвала меня в дом и сказала:

— Надо что-то срочно делать с Титиной. Завтра, Дионис, слышишь, ты пойдешь и приведешь ее к нам.

Отовсюду послышались унылые возгласы, а тетя Талия, которая сидела за фортепьяно в своем любимом лиловом платье с кружевным воротничком и играла Шумана, вдруг перестала играть и вся съежилась.

— Я?! Почему я?! — вырвалось у меня с отчаянием.

Но кому ж, как не мне, привести бедняжку Титину, объяснила тетя Урания. Я самый надежный, у меня доброе сердце. И я это знал. Даже кирия Ставриди тогда сказала, что обязанности зачастую ложатся на плечи средних.

На другой день я покорно отправился за Титиной. Между нами не было сказано ни одного слова. Зато у порога кирия Ставриди поцеловала меня — и на щеке осталось что-то ужасно липкое.

Вечером вместе со всеми мы гуляли по пляжу. Гуляли и на другой день.

— Опять этот пляж! — стонала Фроссо во время очередной прогулки. — Тоска смертная! — И вдруг, с тоски ли, со злости ли, ущипнула Титину сзади.

— Титина! — удивилась Агни. — Что это у тебя тут?

А там у Титины была голубая бусина.

— А это от дурного глаза.

— От глаза?!

И все покатились со смеху.

— Она арабка! — завизжала Мирто.

И мы стали ее дразнить хором: «Титина, Титина-арабина…», но делали это вполголоса, чтобы не услышала мадемуазель.

Однако Титина не убегала, не исчезала, и мы гуляли с нею чуть ли не каждый вечер. Однажды мы подобрали в море пустую бутылку, стянули с Титины белые панталончики и стали лупить, конечно несильно, по половинкам ее зада. Но Титина только улыбалась в ответ — улыбалась своей слезливой улыбкой. Тогда мы толкнули ее в волны, но она всплыла! Всплыла-таки, чуть живая от страха, и только моргала своими бездонными, бессмысленными глазами, в которых плескалось синее море. Ее мокрая, усыпанная веснушками кожа переливалась на солнце, как рыбья чешуя.

— Тьфу, гадость! — сказала Фроссо и, отойдя в сторону, раскрыла журнал.

Вскоре, однако, мы перестали мучить Титину. Это стало уже скучно. Но странное дело, Титина вдруг привязалась, и, разумеется, она привязалась ко мне. Как будто ее кто надоумил. Однажды — это было у нас в саду — я показал ей коллекцию насекомых, и тут терпение мое лопнуло. Схватив титинину бусину, я сунул ее ей в нос, в ноздрю, и крикнул сорвавшимся голосом:

— Титина, у тебя такие дырки в носу — все видно! Интересно, где у тебя мозги?! Может, их у тебя нет?

Но Титина только улыбнулась в ответ, а потом весело фыркнула, так что бусина оказалась у нее на ладони.

Я совсем обезумел от ярости и все что-то кричал-кричал…

Пока не подоспела тетя Талия.

— Мерзавцы! Мерзавцы! — всплеснула она руками.