Или говорила:

— Замужество вещь серьезная.

Клэй, который ничего еще не сказал матери, уже и сам начал понимать, насколько серьезная.

Наконец он все-таки рассказал матери, она как раз вытирала апостольские ложки и уронила одну из них, он же предоставил ей самой поднять ее с пола, считая, что нагнуться лишний раз в порядке лечебной гимнастики для нее только полезно.

— Я очень рада Клэй, — вся красная, сказала она, помолчав. — Просто не дождусь когда увижу эту милую девушку нам надо все обсудить я думаю мы поладим совершенно не вижу почему бы молодым не попробовать жить с матерью если в доме хватает места чаще всего трения возникают не из-за характера все зависит от площади.

Миссис Скеррит всегда считала себя очень разумной.

— И Мадж так на тебя похожа, мам.

— Как это?

Он никак не мог объяснить ей того главного, что было для него столь важно, что побуждало его к женитьбе — то есть про неизменность. Не мог объяснить, что побуждало его к женитьбе, потому что и сам еще этого не знал.

— Ну что ж чем скорее мы познакомимся тем скорее мы это выясним, — только и оставалось сказать миссис Скеррит.

И Клэй привел Мадж. Руки у них в тот день были еще более потными, чем обычно. Дом на подпорках утопал в темной тени ветвей.

Миссис Скеррит отворила дверь.

— Ах ты с ней, — сказала она. — Только не сейчас, не сейчас.

Клэй сказал Мадж, чтобы она уходила, по крайней мере сейчас, что он придет к ней, и вслед за матерью вошел в дом.

Миссис Скеррит так больше и не встретилась с Мадж, разве что в зеркале, глядя в которое убеждалась с замешательством, что ничего незыблемого, неизменного не существует.

Вскоре она умерла. Сказали, от сердца.

И Клэй привел Мадж в дом, где родился и вырос. Они никуда не поехали в свой медовый месяц, поскольку замужество, как говорила Мадж, вещь серьезная. Клэй надеялся, что сумеет справиться с тем, что положено делать в постели отца с матерью. Затерянные в этом обширном владенье со скомканными простынями, Клэй и Мадж слушали друг друга.

И все было хорошо. Клэй продолжал каждый день ходить на таможню. Бывало, ущипнет Мадж за ухо.

Мадж приняла как есть дом, полный резьбы, вещи, накопленные свекровью, включая полосатые салфеточки; однажды в шкафу она нашла даже чучело канарейки. Она не высказывалась по этому поводу, просто принимала все как есть. Только одной-единственной вещи в доме она не приняла. Клэй в конце концов спросил:

— Куда делась фотография?

— Она в шкафу, — ответила Мадж.

Он вытащил родительскую свадебную фотографию и поставил ее на прежнее место, на украшенный резьбой стол. Она была рада, что он хотя бы не стал спрашивать, почему она убрала фотографию, а то она не знала бы, что и сказать. Куда как плохо, если не знаешь, чего ждать от мужа, но когда и сама себя не понимаешь — это уж совсем никуда.

Все это время она видела, что с Клэем что-то творится. Начать с того, что у него отросли волосы. Длинные кудряшки, как перья, торчали у него за ушами. Она видела, что он и сам все не свыкнется с шелковистой дерзостью своих волос, которые раньше торчали ежиком.

— Пожалуйста, мистер Мак-Джилливри, ниже ушей, — просил Клэй.

Мак-Джилливри, который был уже стар, но по-прежнему добр, воздерживался от каких бы то ни было комментариев.

Таможенные чиновники воздерживались тоже — что было более чем странно. Даже девицы, которые поначалу готовы были подхихикнуть, испытывали теперь какой-то непонятный трепет перед ним.

И только когда у мистера Скеррита волосы стали до плеч, мистер Арчболд вызвал его к себе.

— Это что, так уж необходимо, мистер Скеррит? — осведомился патрон в бастионе своего кабинета.