Это слово, блеснувшее как молния, напомнило ему сцену в гостинице Бискарро, когда виконтесса узнала про связь барона с Нанон. Ему все стало ясно.

Бессонница Клер объяснялась не беспокойством о настоящем, а воспоминаниями о прошлом. Принятое утром решение не видеться с Канолем было внушено ей не разумом, а ревностью.

Тут оба они замолчали на минуту и безмолвно стояли друг перед другом. Но в то же время между ними продолжался безмолвный разговор, сопровождаемый сильным биением их сердец.

«Она ревнует! — думал Каноль. — Ревнует! О, теперь я все понимаю! Да! Да! Она хочет убедиться, могу ли я пожертвовать для нее всякой другой любовью. Это испытание!»

В то же время она думала:

«Я для Каноля только развлечение, он встретил меня на дороге в ту минуту, когда был принужден уехать из Гиени, он преследовал меня, как путешественник следует за блуждающим огоньком, но сердце его осталось в том домике, окруженном деревьями, куда он ехал, когда мы встретились. Я никак не могу быть рядом с человеком, который любит другую и которого я, может быть, полюблю, если еще буду видеть его. О, это значило бы не только изменить своей чести, но даже изменить делу принцессы: какая низость — любить исполнителя повелений ее гонителей!»

И потом вдруг, отвечая на свою мысль, она сказала:

— Нет, нет! Вы должны уехать, барон. Уезжайте! Или я сама уеду.

— Вы забываете, виконтесса, — возразил Каноль, — что вы дали мне слово не уезжать, не предупредив меня.

— Так я предупреждаю вас, сударь, что покидаю Шантийи немедленно.

— И вы думаете, что я это позволю? — спросил Каноль.

— Как! — вскричала виконтесса. — Вы решитесь остановить меня силой!

— Не знаю сам, что сделаю, сударыня, знаю только, что не могу расстаться с вами.

— Так я у вас в плену?

— Я уже два раза терял вас, виконтесса, и не хочу потерять в третий.

— Значит, насилие?

— Да, насилие, раз нет другого средства.

— О! — вскричала виконтесса. — Какое счастье стеречь женщину, которая стонет, просится на волю, не любит и даже ненавидит вас!

Каноль вздрогнул и старался разгадать, где правда: в словах или в мыслях Клер?

Он понял, что настала минута, когда следовало рискнуть всем.

— Виконтесса, — сказал он, — слова, которые вы сейчас произнесли таким искренним голосом, что нельзя обмануться в истинном их значении, разрешают все мои сомнения. Вы будете плакать! Вы в неволе! Я буду удерживать женщину, которая не любит, даже ненавидит меня! О нет, нет! Успокойтесь, ничего этого не будет! Чувствуя невыразимое счастье при свиданиях с вами, я вообразил, что вы не возражаете против моего присутствия. Я надеялся, что за потерю уважения и доверия, будущности и, может быть, чести вы вознаградите меня, хоть подарив мне несколько часов, которые, вероятно, никогда не повторятся. Все это было возможно, если б вы любили меня… если б даже были равнодушны ко мне, ведь вы добры и сделали бы из сострадания то, что другая сделала бы из любви. Но я имею дело не с равнодушием, а с ненавистью; ну, это совсем другое дело, и вы совершенно правы. Простите только, виконтесса, мне то, что я не понял, как можно заслужить такую ненависть, когда безумно любишь! Это вы должны остаться повелительницей и свободной в этом замке, как и везде, а я должен удалиться и удаляюсь. Через десять минут вы будете совершенно свободны.