Неужели вы думаете, что люди, окружающие нас, и дальше не догадаются, что мы в сговоре? Наши взаимоотношения, признайтесь сами, вовсе не похожи на взаимоотношения гонимой принцессы с ее гонителем. Но если эта разлука для вас так жестока, как вы говорите, то позвольте сказать вам, барон, что от вас зависит никогда не разлучаться со мною.
— Говорите! О, говорите! — вскричал Каноль.
— Разве вы не догадываетесь?
— Разумеется! Прекрасно догадываюсь! Вы хотите, чтобы я сопровождал вас к принцессе?
— Она сама пишет это в своем письме, — живо сказала виконтесса.
— Благодарю, что мысль эта пришла не вам в голову, благодарю за смущение, с которым вы сделали мне это предложение. Совесть моя нисколько не мешает мне служить той или другой партии, у меня нет никаких убеждений. Да и кто их имеет в этой войне, кроме тех, кто преследует свои личные цели? Когда я вынимаю шпагу из ножен, мне все равно, откуда посыплются на меня удары — справа или слева; я не знаю королевы, не знаю и принцев, я независим, нечестолюбив и ничего не жду ни от нее, ни от них. Я просто служу, вот и все.
— Так вы поедете со мной?
— Нет!
— Но почему же, если дело обстоит так, как вы сказали?
— Потому что вы перестанете уважать меня.
— Так только это останавливает вас?
— Только это, клянусь вам.
— О, тогда не бойтесь!
— Вы сами не верите тому, что теперь говорите, — сказал Каноль, грозя пальцем и улыбаясь. — Перебежчик — предатель. Первое из этих двух слов несколько поучтивее, но оба означают одно и то же.
— Да, вы правы, — отвечала госпожа де Канб, — и я не хочу настаивать на своей просьбе. Если б вы не были посланы королем, я постаралась бы привлечь вас на сторону принцев, но вы доверенное лицо ее величества королевы-регентши и первого министра, отличены благосклонностью герцога д’Эпернона, который, несмотря на мои прежние подозрения, особенно покровительствует вам…
Каноль покраснел.
— Не бойтесь, я не проговорюсь. Но выслушайте меня, барон: мы расстанемся не навсегда, поверьте мне, когда-нибудь мы увидимся, у меня есть такое предчувствие.
— Где же? — спросил Каноль.
— Я и сама не знаю, но мы, безусловно, увидимся.
Каноль печально покачал головой.
— На это я не надеюсь, — сказал он, — война разделяет нас, это слишком большое препятствие, когда нет любви.
— А нынешний день? — спросила виконтесса очаровательным голосом. — Он ничего не значит для вас?
— Только сегодня, первый раз в моей жизни, я уверен, что жил.
— Вот видите, вы неблагодарны.
— Позвольте мне прожить еще один такой же день.
— Нельзя, я должна ехать сегодня вечером.
— Я не прошу этого дня завтра или даже послезавтра, я прошу его у вас когда-нибудь в будущем. Назначьте какой вам угодно срок, выберите какое вам угодно место, но позвольте мне жить с уверенностью; я буду слишком несчастлив, если буду жить только с одной надеждой.
— Куда вы теперь поедете?
— В Париж, надо отдать отчет…
— А потом?
— Может быть, в Бастилию.
— Но если вы не попадете туда?
— Вернусь в Либурн, где стоит мой полк.
— А я поеду в Бордо, где должна быть принцесса. Не знаете ли вы какого-нибудь очень уединенного селения на дороге в Бордо или в Либурн?
— Знаю, оно мне почти так же дорого, как Шантийи.
— Верно, Жольне? — сказала она с улыбкой. |