— А! — сказал комендант тем же тоном. — Поздравляю вас, сударыня!

И, не зная, о чем еще спрашивать, он замолчал и не двигался с места.

Вошел лейтенант.

— Господин д’Оржемон, — сказал комендант, — позовите главного тюремщика и освободите господина де Каноля, вот приказ принцессы.

Лейтенант поклонился и взял бумагу.

— Угодно вам подождать здесь? — спросил комендант у виконтессы.

— Разве мне нельзя идти вместе с лейтенантом?

— Можно, сударыня.

— Так я пойду. Вы понимаете: я хочу прежде всех сказать ему, что он спасен.

— Извольте идти, сударыня, и примите уверение в совершенной моей преданности.

Госпожа де Канб поспешно поклонилась коменданту и пошла за лейтенантом.

Это был тот самый молодой человек, который разговаривал с Канолем и Ковиньяком, проявив к ним такую деятельную симпатию.

В одну секунду он и Клер были на дворе.

— Где главный тюремщик? — закричал лейтенант.

Потом, повернувшись к Клер, прибавил:

— Будьте спокойны, сударыня, он сейчас придет.

Явился помощник тюремщика.

— Господин лейтенант, — сказал он, — главного тюремщика нет. Его не могут найти.

— О, сударь! — вскричала Клер. — Это обстоятельство еще задержит нас!

— Нет, сударыня, приказ дан, стало быть, успокойтесь.

Виконтесса поблагодарила его одним из тех взглядов, которые могут принадлежать только женщине или ангелу.

— У тебя есть вторые ключи от всех камер? — спросил д’Оржемон у тюремщика.

— Есть, сударь, — отвечал тот.

— Отопри комнату господина де Каноля.

— Господина де Каноля, номера второго?

— Да, номер второй, поскорее.

— Мне кажется, — сказал тюремщик, — оба они сидят вместе, можно выбрать любого.

Тюремщики всегда любили шутить.

Но госпожа де Канб была так счастлива, что нисколько не рассердилась на эту глупую шутку… Она даже улыбнулась, она поцеловала бы тюремщика, если б поцелуй мог поторопить его и если б благодаря этому она могла увидеть Каноля на секунду раньше.

Наконец дверь открылась. Каноль, услышавший шаги в коридоре, узнавший голос Клер, бросился в ее объятия, и она, забыв, что он еще не ее муж и не любовник, страстно обняла его. Движение это было освящено опасностью, которой он подвергался, и вечной разлукой, в которую они заглянули, как в пропасть.

— Видите, друг мой, — сказала Клер, блиставшая радостью и гордостью, — видите, я держу слово; я выпросила вам прощение, как обещала, я пришла за вами, и мы сейчас отсюда уедем.

Во время этого разговора она вывела Каноля в коридор.

— Сударь, — сказал лейтенант, — вы можете посвятить всю вашу жизнь виконтессе, потому что именно ей обязаны спасением.

Каноль ничего не отвечал; он ласково взглянул на своего ангела-избавителя, нежно пожал ей руку.

— Не спешите так, — сказал лейтенант с улыбкой, — все уже кончилось, и вы свободны, стало быть, успеете распустить крылья.

Но виконтесса, не обращая внимания на его успокоительные слова, вела Каноля по коридорам. Каноль охотно шел за ней, перемигиваясь с лейтенантом. Пришли к лестнице, по ней спустились быстро, как будто у наших любовников были крылья, о которых говорил лейтенант. Наконец вышли во двор; еще одна дверь — и тюремный воздух не будет больше душить эти бедные сердца…

Вот и последняя дверь отворилась.

Но за дверью, на подъемном мосту, стояла толпа дворян, сторожей и стрелков: это был герцог де Ларошфуко со своими приспешниками.