— Посмотрим, герцог, посмотрим. Вы знаете, что я помиловала одного из осужденных?

— Да, ваше высочество.

— Что скажете вы об этом?

— Скажу одно: все, что делает ваше высочество, делается хорошо.

— Да, — сказала принцесса, — лучше было простить. Надобно показать эпернонистам, что мы не боимся мстить, считаем себя равными с его величеством, но, уверенные в своей силе, платим за зло без бешенства, умеренно.

— Это очень хорошая политика.

— Не так ли, герцог? — спросила принцесса, старавшаяся по голосу герцога узнать настоящую его мысль.

— Но, — продолжал герцог, — вы все-таки придерживаетесь мнения, что один из арестантов должен искупить смерть Ришона; если эта смерть останется неотомщенной, то все подумают, что ваше высочество мало уважаете храбрых людей, которые служат вам.

— Разумеется, разумеется! Один из них умрет. Даю слово принцессы! Будьте спокойны.

— Могу ли узнать, которого из них ваше высочество помиловали?

— Господина де Каноля.

— А!

Это «а!» было сказано довольно странно.

— Нет ли у вас особенной причины не любить этого дворянина, герцог? — спросила принцесса.

— Помилуйте, ваше высочество, разве я сержусь когда-нибудь на кого-нибудь? Разве я благосклонен к кому-нибудь? Я разделяю людей на две категории: на тех, кто мне препятствует, и тех, кто мне помогает. Надобно устранять первых и поддерживать вторых… пока они нас поддерживают. Вот моя политика, ваше высочество, скажу даже, почти моя мораль.

«Что, черт возьми, он тут еще затевает и чего хочет? — спросил Ленэ сам себя. — Он, кажется, не терпит бедного Каноля».

— Итак, — продолжал герцог, — если у вашего высочества нет для меня никаких других приказаний…

— Нет, господин герцог.

— Тогда я прощаюсь с вашим высочеством.

— Так все это будет сегодня вечером? — спросила принцесса.

— Через четверть часа.

Ленэ приготовился идти за герцогом.

— Вы идете смотреть на это, Ленэ? — спросила принцесса.

— О нет, ваше высочество, — отвечал Ленэ, — вы изволите знать, что я не люблю сильных ощущений; я удовольствуюсь тем, что дойду до половины дороги, то есть до тюрьмы: мне хочется видеть трогательную картину, как бедный Каноль получит свободу с помощью женщины, которую он любит.

Герцог философски вздохнул, Ленэ пожал плечами; зловещий кортеж вышел из дворца и отправился в тюрьму.

Между тем госпожа де Канб преодолела это расстояние меньше чем за пять минут, показала приказ принцессы сначала стражнику у подъемного моста, потом тюремщику и наконец велела позвать коменданта.

Комендант прочитал бумагу с тем бесстрастным видом, которого не могут оживить ни смертные приговоры, ни акты помилования, узнал печать и подпись принцессы Конде, поклонился вестнице и, повернувшись к дверям, сказал:

— Позвать лейтенанта.

Потом он пригласил виконтессу сесть; но та была так взволнована, что хотела укротить свое нетерпение движением: она осталась на ногах.

Комендант почел своей обязанностью заговорить с нею.

— Вы знаете господина де Каноля? — спросил он таким голосом, каким спросил бы, хороша ли погода.

— О да, сударь! — отвечала Клер.

— Он, может быть, ваш брат, сударыня?

— Нет, сударь.

— Друг ваш?

— Он… мой жених, — отвечала Клер в надежде, что после такого признания комендант постарается поскорее отпустить пленника.