— Но прежде всего этого два условия, — сказала Нанон строгим голосом.

— Какие, дорогая сестра? Говорите, я слушаю вас.

— Во-первых, вы возвратите герцогу бланк, потому что эта бумага может погубить вас. Вы слышали: он сам, своими устами произнес приговор. Во-вторых, вы сейчас же уйдете отсюда, потому что можете погубить меня. Для вас это ничего не значит, но и вы погибнете вместе со мною. Может быть, хоть это побудит вас подумать о том, к чему может привести моя гибель.

— Даю ответ на каждый пункт, дорогая госпожа. Бланк принадлежит мне как неотъемлемая собственность, и вы не можете запретить мне идти на виселицу, если мне так заблагорассудится.

— Как хотите!

— Покорно благодарю. Но будьте спокойны: этого не случится. Я сейчас говорил вам, какое отвращение чувствую к такого рода смерти. Стало быть, бланк останется у меня, но, может быть, вам угодно купить его; в таком случае мы можем переговорить и поторговаться.

— Он мне не нужен! Важная вещь бланк! Я сама выдаю их!

— Счастливая Нанон!

— Так вы оставляете его?

— Непременно.

— Не боясь ничего и рискуя последствиями?

— Не бойтесь, я знаю, как сбыть его с рук. Что же касается приказания уйти отсюда, я не решусь на такую ошибку, потому что я здесь по приказу герцога. Скажу еще, что, желая избавиться от меня поскорее, вы забываете самое важное.

— Что именно?

— То важное поручение, о котором говорил мне герцог и которое должно осчастливить меня.

Нанон побледнела.

— Несчастный, — сказала она, — ведь вы знаете, что не вы должны исполнить это поручение. Вы знаете, что использовать ваше положение во зло — значит совершить преступление, такое преступление, которое рано или поздно навлечет на вас казнь.

— Да, но я хочу им воспользоваться.

— Притом же в депеше написано, что она поручается господину де Канолю.

— А меня разве зовут не бароном де Канолем?

— Да, однако при дворе знают не только его имя, но и его лицо. Господин де Каноль часто бывал при дворе.

— Ну, согласен, вот это замечание дельное. С тех пор как мы толкуем, в первый раз вы правы, и видите, я тотчас соглашаюсь с вами.

— Притом же вы найдете там ваших политических врагов, — прибавила Нанон. — Да, может быть, и ваше лицо там столько же известно, сколько и лицо господина де Каноля, только с совсем иным отношением к нему.

— О, это бы ничего не значило, если бы поручение, как уверял герцог, действительно имело целью великую услугу Франции. Поручение избавило бы посланного от бед. Такая важная служба влечет за собой помилование, и прощение за прошлые грехи есть всегда главное при каждом изменении политики. Итак, поверьте мне, дорогая сестра, не вы можете диктовать мне условия, а я вам.

— И чего же вы хотите?

— Во-первых, как я вам уже говорил, главная статья всякого трактата — амнистия.

— А еще?

— Уплата по счетам.

— Так я вам еще должна?

— Вы должны мне сто пистолей, которые я просил у вас и в которых вы изволили отказать мне так бесчеловечно.

— Вот вам двести.

— Бесподобно! Теперь я узнаю вас, Нанон.

— Но с условием.