Тед вновь оказался рядом с ней. Впервые Элизабет увидела его таким рассерженным.
— Я не понимаю, о чем вы…
— За что мне дали отставку?
— Я и не думала вас обижать.
— Не думали?
— Нет. Я… я просто вспомнила, что обещала купить детям тыкву, чтобы сделать из нее фонарь.
Элизабет опустила глаза, и взгляд ее упал на прилавок с апельсинами: красноречивое свидетельство необдуманной лжи.
— Я просто еще не дошла до тыкв, — оправдываясь, сообщила она и решительно направилась от прилавка с апельсинами в тот угол, где были разложены нарядные разноцветные тыквы.
До Хэллоуина оставалось еще целых две недели. Фонарь из тыквы, сделанный сегодня, до праздника наверняка сморщится или сгниет, но Элизабет об этом не думала.
Каждая тыква подверглась тщательному осмотру. Сама Элизабет, в свою очередь, тоже стала объектом изучения. Сдвинув брови, Тед Рэндольф наблюдал за ней. Она даже рада была, что надела розовый трикотажный свитер, отнюдь не новый и не нарядный. Едва ли он сможет заподозрить ее в стремлении обольстить кого-то своей внешностью.
Тед тоже был одет кое-как, но и в этом наряде умудрялся выглядеть чертовски сексуально: ленивая небрежность воскресного дня, когда можно долго нежиться в кровати и думать только об удовольствиях. На нем были джинсы, ставшие совсем светлыми от долгой носки, трикотажный свитер с почти стершейся эмблемой университета, на ногах — растоптанные кроссовки.
Действительно, Рэндольф выглядел как человек, только что поднявшийся с постели и надевший первое, что попалось под руку. Непонятно, почему эта мысль заставила Элизабет так переживать. Наверное, потому, что она представила его в постели… и себя рядом с ним. Как она, лежа в разнеженной позе, смотрит, как он натягивает джинсы на узкие мускулистые бедра, как застегивает молнию.
Ей совсем не хотелось замечать детали, касавшиеся Теда: во что он одет, как смотрит, как улыбается, как от него пахнет и как он причесан (или не причесан). Как ни странно, она затаила на него обиду, оттого что он не попытался соблазнить ее накануне вечером. Конечно, она дала бы ему от ворот поворот, но он мог хотя бы попытаться! Неужели она настолько непривлекательна? Неужели она для него недостаточно хороша?
Сегодня утром Элизабет опять проснулась с воспоминаниями о любовнике, навещавшем ее во сне. Но на этот раз она разглядела его лицо, и сходство ночного возлюбленного и мужчины, изучавшего ее сейчас своими проницательными голубыми глазами, было, увы, ужасающим.
— Ну как, выбрали? — спросил он.
— А какие тыквы больше нравятся вам?
— Мне нравятся те, что поупитанней.
— И мне тоже. Что вы думаете об этой? — спросила Элизабет, указав на большую пузатую тыкву.
— Выглядит неплохо.
— Я попрошу доставить мне ее на дом.
— Я донесу.
— В самом деле, Тед, не стоит беспокоиться. Вы пропустите матч.
Несколько секунд он молча смотрел на нее тяжелым взглядом, потом, словно решив что-то для себя, сказал:
— Ладно. Возможно, сегодня вечером я смог бы зайти и помочь вам вырезать середину.
— Спасибо, я справлюсь сама.
— Это может быть довольно опасно. Нож соскользнет, и…
— Я в состоянии сделать фонарь из тыквы для моих собственных детей.
Элизабет даже не пыталась казаться вежливой. Тон ее был достаточно стервозным. Естественно, Теду он не понравился, и Рэндольф тоже не стал скрывать своего отношения к происходящему. Элизабет догадывалась, что он не отступит, и оказалась права. Опустив свою корзинку на груду аппетитных яблок, он придвинулся к ней вплотную, так, что его лицо оказалось в нескольких дюймах от ее лица. |