– Вы слишком далеко зашли.

– Я сказал то, что думаю, сказал потому, что люблю вас.

Она побледнела; неужели и его следует занести в этот тягостный список? Ей вдруг захотелось перечеркнуть все, им сказанное.

– Выходит, вы не бескорыстны.

– Я люблю вас, но люблю без тени надежды, – проговорил Ральф торопливо, заставляя себя улыбнуться, чувствуя, что этим вырвавшимся У него под конец признанием сказал больше, чем намеревался.

Изабелла отошла на несколько шагов и стояла, вглядываясь в солнечное безмолвие сада, потом она снова повернулась к Ральфу.

– Боюсь, что ваши слова продиктованы отчаянием! Я их не понимаю, но это ведь не существенно. Я не собираюсь с вами спорить; для меня это совершенно невозможно; я хотела только выслушать вас. Я весьма вам признательна за желание все мне объяснить, – проговорила она спокойно, словно гнев, заставивший ее за минуту до того вскочить с места, уже улегся. – Вы очень добры, что попытались предостеречь меня, если вы на самом деле встревожены; но не обещаю подумать над вашими словами, – напротив, постараюсь как можно скорей их забыть. И вам советую их забыть; вы свой долг исполнили, большего никто бы не сделал. Я не способна объяснить вам, что я чувствую, во что всей душой верю. Да я и не стала бы, даже если бы смогла. – Немного помолчав, она продолжала с непоследовательностью, которую Ральф невольно отметил, хотя одержим был желанием уловить лишь одно – удалось ли ему ее поколебать. – Я не разделяю вашей точки зрения на мистера Озмонда и потому не могу оценить по достоинству. Я вижу мистера Озмонда совсем иначе. Он незначителен, да, конечно, незначителен. Он просто не придает никакого значения подобным вещам. Если вы это имели в виду, сказав, что он «мелок», тогда пусть он будет мелок, сколько вашей душе угодно. Я называю такие натуры крупными – ничего крупнее этого я не знаю. Я не собираюсь с вами спорить о человеке, за которого выхожу замуж, – повторила Изабелла. – И меньше всего думаю о том, как мистера Озмонда защитить, – он в моей защите не нуждается, не настолько он слаб. Даже вам должно показаться странным, что я говорю о нем так холодно, так спокойно, словно речь идет о ком‑то постороннем. Но я и не стала бы говорить о нем ни с кем, кроме вас, да и с вами, после того, что вы сказали… сейчас я отвечу вам раз и навсегда. Скажите, вы что же, предпочли бы, чтобы я вышла замуж по расчету, сделала партию, которая отвечала бы так называемым честолюбивым мечтам? У меня есть только одна честолюбивая мечта – свободно следовать лучшим своим побуждениям. Были у меня и другие мечты когда‑то, но они все развеялись. Вы не оттого ли не жалуете мистера Озмонда, что он не богат? Но этим он мне особенно мил. К счастью, у меня у самой достаточно денег, никогда еще я не была так благодарна за них, как теперь. Бывают минуты, когда мне хочется упасть на колени перед могилой вашего отца; даже он не мог предположить, какое совершил доброе дело, когда подарил мне возможность выйти замуж за бедного человека – человека, который переносил свою бедность так стоически, с таким достоинством. Мистер Озмонд не лез из кожи вон, не тщился преуспеть, – он был в высшей степени безразличен ко всем житейским благам. Если в этом состоит ограниченность, себялюбие, что ж, тогда лучших качеств и представить себе нельзя. Так что слова эти меня не пугают, даже не вызывают неудовольствия, мне грустно только, что вы так ошиблись. Другим это было бы простительно, но от вас я этого не ждала. Как могли вы, увидев перед собой истинного джентльмена, не узнать его – не узнать высокую душу! Мистер Озмонд таких ошибок не делает. Он все знает, все понимает; он самый добрый, самый деликатный, самый великодушный человек на свете. Вы просто находитесь во власти заблуждения.