|
Четырнадцать дней придется жить без замирания сердца, когда резкий голос Альберта Владимировича только послышится где-то вдалеке. Наверное, люди замечали, как она волнуется, а может быть, даже краснеет при виде Глущенко, как застревает на проходной (а вдруг столкнутся, и он увидит, как она эффектно выглядит без медицинской формы), как теряется и не может ответить на его хамство, хотя обычно за словом в карман не лезет. Скорее всего, все давно поняли, что она влюблена в Альберта Владимировича, а какие-нибудь прекрасные в своей непосредственности люди вроде Ярыгина доложили ему. «Ты в курсе, что Наташка Попович по тебе сохнет? А кто ее папаша, не забыл? Давай, не теряйся!»
Вдруг Глущенко специально ее сосватал в народные заседатели, чтобы хоть две недели отдохнуть от влюбленных взглядов? Вдруг она выглядит со стороны еще более смешно и нелепо, чем ей кажется? Иногда Наташе так хотелось набраться смелости и признаться Альберту, поговорить с ним безо всякого кокетства, по-человечески, и бывали дни, когда она подходила к двери его кабинета, но тут ее охватывал такой ужас, что приходилось ускорять шаг, выходить в тесный скверик, зажатый между старыми флигелями, закуривать и ругать себя. Ничего хорошего с унижения никогда не начиналось, и глупо думать, что для нее вселенная сделает исключение. Глущенко должен вспомнить сам, или пусть остается при своем мнении.
Никто толком не знал, можно ли пить чай на рабочем месте, но все судьи держали кипятильники, заварку и сахар, просто делали так, чтобы это не бросалось в глаза. Ирина хранила свои запасы за шторой на подоконнике, узком, неровном, на котором белая масляная краска давно посерела и пошла глубокими трещинами, разветвленными, как молнии или дельты рек. В грустные времена или в минуты задумчивости Ирина углубляла их, отколупывала краску кончиком ногтя, забывая про риск для маникюра. Валерий иногда заходил вечерами, будто мимоходом, так, чтобы это выглядело естественно: «О, Ирина Андреевна, вы кофе пьете, налейте-ка и мне». Она приготавливала ему чашку (специально хранящуюся на этот случай в идеально чистом состоянии на верхней полке шкафа), любовник пристраивался на краешке ее стола, неторопливо пил, и они обсуждали, как прошел день. Хоть какая-то, пусть мимолетная иллюзия семейной жизни… В начале их романа Ирина с энтузиазмом пекла домашнее печенье и плюшки, приносила на работу и угощала Валерия, чтобы он видел, какая она превосходная кулинарка. Но порой Валерий не заглядывал к ней неделями, изысканная выпечка черствела и отправлялась в мусорное ведро и, кажется, вообще не являлась для любовника аргументом, и со временем сменилась банальными покупными сушками. Кажется, сегодня он уж не придет, вздохнула Ирина и аккуратно собрала ложкой комочки кофе, которые ей так и не удалось разбить. Попадая на язык, они создавали во рту ужасную горечь. Конечно, субстанция в жестяной цилиндрической банке с надписью «кофе натуральный растворимый» была не такой уж растворимой и, надо думать, не совсем натуральной. На вкус похоже, что порошок этот гонят из прокисших окурков, но делать нечего. Бразильский или индийский растворимый кофе идет только в заказах, да и эту бурду не вдруг найдешь. Чаще в продаже есть кофе в зернах, но это же с ума сойдешь, пока его прожаришь, пока смелешь, неизвестно, кстати, на чем… С другой стороны, кофемолку STRAUME с трудом, но достать можно, а стоит она всего двенадцать рублей. Две банки кофе. Похоже, для разведенной женщины с ребенком она слишком много денег тратит на свои прихоти. Нужно экономить, ставить во главу угла потребности сына, и только потом, если останется немножко свободных денег, сделать себе маленькую поблажку. А не так, как она: заканчивается кофе – она идет и покупает новую банку (если повезет, конечно). Вино покупает постоянно, не дорогое, но и не самое дешевое. Если все суммировать, то рублей до тридцати в месяц уходит на то, без чего вполне можно обойтись. |
