– Вы можете счесть меня бесчувственным, – выпалил он наконец, когда они уже подходили к садовой двери и окнам гостиной. – Мне никогда не удавалось выразить то, что я чувствую. Каким-то образом меня вечно тянет философствовать, но сейчас мне жаль вас. Да, это так. Поймите, не в моих силах помочь вам, изменив обстоятельства, но я сочувствую вам, причем так, что об этом лучше не говорить, поскольку ничего хорошего из этого не выйдет. Помните о том, что мне очень жаль вас! Я буду часто думать о вас, хотя, как мне представляется, и об этом тоже лучше не распространяться.

Она негромко проговорила:

– Я знаю, что вы мне сочувствуете. – После чего отняла у него свою руку, вбежала внутрь и, поднявшись наверх, оказалась в уединении своей комнаты.

Он же прямиком направился к матери, которая сидела перед нетронутым ленчем, раздосадованная непунктуальностью своей гостьи настолько, насколько это вообще было для нее возможно. Ей доложили, что мистер Гибсон приезжал и уже уехал, но она не смогла узнать, не оставил ли он какой-либо записки для нее. К тому же тревога о собственном здоровье, которую многие полагали ипохондрией, заставляла ее особенно остро желать слов мудрости, которые мог предложить ей доктор.

– Где ты был, Роджер? И где Молли? Мисс Гибсон, я имею в виду, – уточнила она, старательно соблюдая официальность в отношениях между молодой женщиной и молодым мужчиной, оказавшимися в одном доме.

– Я бродил по окрестностям с рыболовной сеткой. Кстати, я оставил ее на террасе. Там же я нашел сидящую на скамье мисс Гибсон, которая плакала так, словно сердце у нее разрывалось от горя. Ее отец собрался жениться во второй раз.

– Собрался жениться! Этого не может быть.

– Да, так оно и есть. И она очень тяжело приняла это известие, бедная девочка. Мама, думаю, ты должна отправить к ней кого-нибудь с бокалом вина, чашкой чая или чем-нибудь еще в этом роде. Признаться, я все время боялся, что она лишится чувств…

– Бедное дитя! Я сама поднимусь к ней, – заявила миссис Хэмли и встала из-за стола.

– Нет, ты не должна этого делать, – возразил Роджер, накрывая ее руку своей. – Мы и так заставили тебя ждать слишком долго. Кроме того, ты выглядишь бледной. Пусть этим займется Хаммонд. – И он позвонил в колокольчик.

Миссис Хэмли вновь опустилась на свое место, онемев от удивления.

– И на ком же он собирается жениться?

– Не знаю. Я не спрашивал ее об этом, а она мне не сказала.

– Как это похоже на мужчин. Добрая половина успеха всего дела зависит от того, на ком он намерен жениться.

– Что ж, согласен, мне следовало бы спросить ее об этом. Но как-то так получается, что в подобных ситуациях я становлюсь совершенно беспомощен. Мне было очень жаль ее, и тем не менее я просто не знал, что сказать.

– Но что же ты все-таки сказал?

– Я дал ей наилучший совет, какой только смог придумать.

– Совет! Тебе следовало бы утешить ее. Бедная маленькая Молли!

– Полагаю, если совет хорош, то это лучшее утешение.

– Все зависит от того, что ты понимаешь под словом «совет». Тише! Вот и она.

К их удивлению, Молли вошла, изо всех сил стараясь выглядеть, как обычно. Она умылась, уложила волосы и, отчаянно сдерживая слезы, пыталась вернуть себе власть над собственным голосом. Ей очень не хотелось расстраивать миссис Хэмли своим видом, полным боли и страданий. Она не знала, что в точности следует наставлениям Роджера – в первую очередь думать о других, а потом уже о себе, – но так оно и было. Миссис Хэмли не была уверена в том, что ей стоит начать разговор с тех новостей, которые она только что узнала от сына, но они настолько переполняли ее саму, что она не могла говорить ни о чем ином.