Пруд замерз, но ходить по тонкому льду было еще нельзя — не то, что на коньках кататься. Об этом предупреждал плакат, укрепленный на двух вбитых в землю кривых трубах. Наверное, этот транспарант использовался не один год, потому что краска на нем расплылась, и от надписи тянулись вниз ржавые подтеки. Женя видела этот плакат и в прошлом году, но тогда она еще плохо читала. А теперь к концу подходила уже вторая четверть, и Женя уже пыталась даже читать Щелкунчика без всякой посторонней помощи. Она любила эту сказку, во-первых, потому, что она страшная, один Мышиный Король чего стоит, а во-вторых, потому, что все кончалось хорошо, и герои оказывались в городе, где все было построено из сластей. Даже балконы домов были из марципана.

Пока лед не принялся, с Дженни гуляли только во дворе. Потому что за зиму она очень окрепла, и осенью, стоило зазеваться, тут же норовила залезть в этот пруд и вдоволь наплаваться. Что ж, это неудивительно, она же водоплавающая собака, и лабрадор — младший брат ньюфаундленда с далекого северного датского острова. Говорят, ньюфаундленды даже помогают ловить рыбу тамошним рыбакам. А Дженни тоже была собака охотничья, подружейная, как объяснил маме хозяин Афонии, и могла доставать из пруда или там болота подстреленную дичь.

Женя и Дженни, как и все окрестные ребятишки, и все соседские собаки, теперь ждали морозов, когда лед окрепнет, и на пруду откроют каток. Тогда ранними зимними вечерами на пруду будет зажигаться веселая иллюминация, подмигивающая прохожим цветными огоньками. И будет греметь жизнерадостная музыка и звучать популярные песни, которые что ни день передают по телевизору. А Дженни будет играть с мальчишками в футбол, весело прыгая и пытаясь отнять у них мячик. А дедушка будет за нее болеть: сам он давно уже не играет в футбол, но смотрит его по телевизору. И все вместе это будет означать, что уже скоро, совсем скоро — Новый год, подарки под разукрашенной нарядной, пахнувшей лесной хвоей, елкой с алой звездой с обгрызенным краем на макушке, запах мандаринов и зимние каникулы. И тогда не надо будет ходить в школу, и с Дженни можно будет гулять с самого утра.

Пока дело не дошло до катка, Женя гуляла с Дженни во дворе в белых с опушкой сапожках, в шубке и цветных варежках на резинках, что б не потерялись. Ведь и варежки, если верить дедушке, вещь одушевленная: они то и дело норовят куда-то спрятаться, шмыгнуть и затаиться…

И вот в первый же день, когда на лед стало можно выходить, Женя с дедушкой под вечер повстречали, наконец, на пруду Нину Николаевну с Мартой. Марта с Дженни так обрадовались друг другу, как могут радоваться только старые приятельницы, никогда ничего дурного друг дружке не сделавшие.

— Что-то давно вас не было видно, — учтиво сказал дедушка.

— Не говорите. Мы такое пережили, — сказала Нина Николаевна, — вспомнить страшно. Наша Марта все лето тяжело болела.

— Но, кажется, она поправилась, — сказал дедушка, ласково улыбаясь. — Выглядит очень бодро. Я бы даже сказал, Нина Николаевна, Марта выглядит весело.

— Уж и не говорите, — повторила Нина Николаевна. Наверное, она много натерпелась, и лето на даче было для нее испорчено.

Дома Женя рассказывала, уминая телячьи котлеты с картофельным пюре и соленым огурцом:

— Представляешь, бабушка, оказывается, все лето Марта проболела.

— Да что ты! — всплеснула руками бабушка.

— Она так болела, что думали — она умрет, — подтвердила Женя, несколько дополняя и изменяя слова Нины Николаевны. Наверное, для убедительности и пущего эффекта.

— Бедная Ниночка, — сказала бабушка.

— Ну, ничего, Марта выздоровела, — утешила бабушку Женя. И добавила: — Что ж, неплохой выход из положения…

С Вампиром Женя не разговаривала.