Алексей Петрович, будто догадавшись о ее мыслях, усмехнулся и потерся подбородком о рукав своего пиджака.

— Мой шеф — человек с юмором, — произнес он все с той же усмешкой. — Дав прочитать мне это письмо, он тут же его и порвал на моих глазах. Но дело в том, что в письме Смидович сообщает, что он послал аналогичное послание не только в редакцию "Гудка", но и в ваш наркомат, и в комитет партийного контроля. А это уже серьезно. Теперь вы понимаете, что я не мог вам этого не сказать.

— Понимаю, — прошептала Ирэна Яковлевна. — Но зачем, зачем он это сделал, господи? — тихо воскликнула она, глядя на Алексея Петровича преданными глазами. Ей казалось, что с ней-то, маленьким чиновником, ничего не случится, а вот с Алексеем Петровичем…

— Ну, это-то проще пареной репы! — рассмеялся Алексей Петрович, развернул стул и сел к столу. — Вы же помните, как он лез из кожи вон, чтобы стать героем моего очерка. А в очерке о нем ни слова. Вот они-с и обиделись.

— И вам не страшно? — тихо спросила Ирэна Яковлевна, водрузив очки на прежнее место.

— Еще как страшно, — хохотнул Алексей Петрович. — Тем более что у меня не остается никакой надежды, что однажды вы приедете и досрочно освободите меня из узилища.

— Вы неисправимы, Алексей Петрович, — улыбнулась Ирэна Яковлевна той своей очаровательной улыбкой, которая и дразнила и обещала так много.

— Я хотел вам позвонить, да все никак не решался, — смутился Алексей Петрович и, взяв тонкую руку Ирэны Яковлевны, прижал к своим губам.

Глава 19

На другой день, придя в наркомат, Зарницына первым делом направилась в кабинет Ивана Даниловича Головиченко.

Он внимательно и, как обычно, бесцеремонно вгляделся в осунувшееся лицо своей подчиненной с темными кругами под глазами, обеспокоенно спросил:

— Ты часом не занедужила, девонька?

— Устала, — просто ответила Ирэна Яковлевна, почти не сомкнувшая глаз минувшей ночью, вспоминая встречу с Задоновым, оборванную вызовом его к главному редактору, а более всего известием о доносе и неопределенностью, которая ждет ее в ближайшее время.

— То-то же я дывлюсь… — как всегда в присутствии Зарницыной заговорил он на смеси украинского с русским. — Но шо ш тут зробышь: работа у нас така, що нияких нирвов нэ напасэшься. — Сокрушенно покачал своей круглой головой, предложил: — Ты вот что: возьми в профкоме путевку и поезжай отдохни с недельку. За неделю туточки ничого не зробится дурного, а вернешься, тоди и побачимо.

И она последовала совету своего начальника, так и не спросив его, дошел ли этот донос до Ивана Даниловича.

В профкоме наркомата ей дали путевку в дом отдыха, расположенный на берегу реки Сейм, неподалеку от Конотопа — ближе не оказалось. Собралась, на другой день села в поезд и поехала. Так и не позвонив Алексею Петровичу, хотя много раз снимала трубку и клала ее обратно на рычажки.

Поезд прибыл в Конотоп утром. Здесь выяснилось, что в дом отдыха Зарницына направляется не одна, что отдохнуть от трудов праведных набралась целая группа, и не только из Москвы, но и других городов, мимо которых поезд проезжал. В связи с чем на привокзальной площади их ждал автобус, очень похожий на хлебный фургон, но с окнами и мягкими сидениями для пассажиров. Об ожидающем автобусе было объявлено несколько раз через жестяной раструб прямо на перроне молодой девицей в бараньем полушубке, а затем и на самой площади.

Автобус заполнился почти целиком. В нем даже оказалось двое знакомых из Москвы: некто Живницкий из наркомата иностранных дел и некто Кучер, сценарист и драматург.