Зейде нужно принести Севе хоть крошечную пользу, чтобы стать своим, сделать хоть малюсенький вклад в расследование, но надежды на это, откровенно говоря, мало.
– А малому-то поощрение? – вдруг спросил Витя. – То работали все вместе, а теперь мы пиво пьем, а бедное дитя книжечку читает.
– Чтение, Виктор, не для всех является наказанием, – заметила Гортензия Андреевна, – но, по сути, вы правы.
Кирилл вздохнул:
– Да уж, непедагогично получилось. Я хотел мороженого взять, но оно бы растаяло по дороге.
Ирина поднялась:
– Ладно, схожу с детьми на станцию. Там поедим.
Усадив Володю в коляску и дав ему любимого замурзанного медведя, Ирина двинулась в путь. Егор побежал за ней. Он действительно все утро строил вместе с мужиками, Ирина сначала боялась, но вскоре увидела, что Витя с Кириллом поручают ему безопасные задания, а Витя даже успевает обучать разным секретам мастерства. И все как-то у них выходило весело, в охотку, дружно, хоть у Егора, интеллигентного городского ребенка, не все получалось с первого раза. Никто не орал: «не умеешь – не берись!», «руки-крюки», не обзывал Егора неумехой, в общем, воспитательный процесс был на нуле. Витя только посмеивался: «Доки ни впрiти, доти ни вмiти» – что означало: не вспотеешь – не научишься.
Ирина улыбнулась.
Гравий приятно шелестел под колесами, и осколки гранита сверкали под лучами солнца ярко, как бриллианты. Полуденный зной ушел, но на горизонте еще чуть зыбился, дрожал горячий воздух. В сплошной майской зелени пробивались яркие лоскутки цветов, упоительно пахло сиренью, а из маленькой придорожной лужицы вдруг выпрыгнула лягушка, напугав Ирину.
Внезапно она подумала о неизвестной девушке, которая еще три дня назад тоже наслаждалась ранним летом. Тоже щурилась на солнце, высматривала пятилистный цветочек в сирени, и как знать, может, и нашла. Жила так же, как Ирина, но по чьей-то злой воле ушла в небытие. Этот прекрасный мир перестал для нее существовать.
На Ирину вдруг нахлынула тоска, такая сильная, что она даже удивилась. Она ведь никогда не видела этой девушки, почему так расчувствовалась? Профессиональная деформация отступила от долгого сидения в декрете? Когда по долгу службы имеешь дело со смертями, то перестаешь воспринимать их как исход чьей-то жизни, не менее важной, чем твоя собственная. Наступает состояние, наиболее точно выражаемое фразой «всех не переборешь». Да, жалко, но я тут при чем?
А ведь, если Сева прав и девушку убил маньяк, сколько еще может пройти времени, прежде чем его поймают? И сколько жертв окажется к тому времени на его счету?
Тут за спиной Ирины послышались легкие быстрые шаги.
– Я с вами прогуляюсь, – сказала Гортензия Андреевна, – пусть ребята спокойно посидят, как говорится, сан фасон.
– Да пусть, конечно.
– Знаете, Ирочка, мне кажется, что я могу вам помочь.
Ирина нахмурилась, не понимая.
– Витя хороший парень, но он явно создан для физического, а не для умственного труда, – вздохнула Гортензия Андреевна, – сами видели, с каким пылом он взялся за строительство, на все готов, лишь бы только головой не думать.
– Какой уж есть.
– Ирочка, сам он ни за что не справится, а вместе с нами это будет совершенно другое дело.
– Гортензия Андреевна, если мы с вами один раз…
– Мы с вами один, а я в свое время не один и не два раза, – сухо заметила учительница, – вы же помните, где я служила?
Ирина кивнула. |