Роня Дан. Адрес: Хандшусгейм, Мюльтальштрассе. Пятнадцатого ноября ей исполнилось восемнадцать лет.
– Что ж, она хотя бы совершеннолетняя, – бессмысленно пробормотал Хафнер. – Какие красивые у нее волосы, черные. За что же ее так, бедняжку? И почему нам снова навесили такую жуть?
Никто из группы уже не обратил внимания на то, что после этого короткого монолога он сделал большой глоток из блестящей фляжки.
– Не забывай, что именно мы раскрыли два последних крупных убийства. – Тойер сам едва верил собственным словам. – Что тут сверкает? Смотреть невозможно, глаза болят. – Он сердито закрутил головой, оглядываясь по сторонам.
– Моя фляжка «флахман», – ответил Хафнер с присущим ему смущенно‑хвастливым выражением. – Рождественский подарок.
– Приятного Рождества! – с неуместной сердечностью воскликнул гаупткомиссар.
Лейдиг запрокинул голову и смерил взглядом стены замка:
– Возможно, где‑нибудь наверху осталась прощальная записка. Наши коллеги это проверяют. Скорей всего, это всего лишь самоубийство.
– Всего лишь, – печально отозвался Штерн. – А ведь девчонка могла бы в этом году закончить школу.
Тойер тоже взглянул наверх. Там работали их люди, он знал это, но снизу никого не увидел, разумеется. Вокруг все дышало покоем и романтикой; негустой туман смягчал все линии и формы. Зимний Гейдельберг тоже заслуживает внимания туристов.
– Что ж, – со вздохом подытожил он, – подключим судебных медиков, сообщим родителям, проверим школьные оценки и так далее. Дело знакомое. В ближайшие дни займемся выяснением того, почему и каким образом разрушился этот юный мир, а потом будем жить дальше, словно ничего и не случилось. Кто пойдет к родителям?
Послышался металлический шорох. Хафнер снова отвинчивал пробку своего замечательного рождественского презента.
– Я пойду, – неожиданно отозвался Штерн. – Ведь они, так сказать, мои земляки из Хандшусгейма, если школьное удостоверение подлинное.
– Ты их знаешь? – глупо спросил Тойер, словно его комиссар о чем‑то умалчивал. Вопрос был справедливо проигнорирован.
– Там наверху, – Хафнер неопределенно махнул в сторону смотровой площадки, – валяются два кондома.
– Я видел, Хафнер. – Тойер зябко поежился.
– Использованные, все сходится. – Из его обожженной спиртом гортани вырвался смешок, подобный волчьему вою.
– Как? – спросил Тойер. – Что, убийца сидит в клетке для птиц?
Этой фразы не понял никто, но шефа хорошо знали, поэтому на подобные фразы просто не обращали внимания.
– Не‑е, – закудахтал Хафнер, – Зенф, тот толстяк, которого в прошлом году перевели к нам из Карлсруэ, он еще до этого сегодня рассказал…
– Когда это – до этого? – озадаченно перебил его шеф. – До прихода Зельтманна?
– Ясное дело, – без тени удивления отозвался Лейдиг. – Неужели вы не слышали?
Он ничего не слышал.
Лишь на обратном пути в «Гейдельберг‑Центр» он попросил объяснить, в чем соль истории. Оказывается, в новогоднюю ночь парочка однояйцовых близнецов совокупилась на смотровой площадке, прямо на глазах у подвыпившей толпы, с парочкой таких же сестричек. На территории замка. Теперь глупые мальчишки распрощаются с дипломами по доносу оскорбленного таким поведением преподавателя географии. Хафнер также подчеркнул, что осчастливленные вниманием близнецов дамы вовсе не похожи, но обе «страшны до безобразия, да еще старухи». А Штерн добавил, что тот географ крючкотвор и тупица. |