После шока, принесенного сообщением Тойера, наступало время для слез, отчаянного крика или какого‑то другого выражения скорби. Спокойствие родителя показалось гаупткомиссару гораздо невыносимее, чем всякая истерика, – хотя лицезреть истерику ему тоже не хотелось, это уж точно. Папа Дан хранил молчание.

– У вашей дочери были в последнее время сильные стрессы, огорчения? – тихо спросил полицейский, и все‑таки ему показалось, что его голос отлетает от стен громовым эхом.

– Мне не известно об этом, – ответил Дан и посмотрел в окно. – Это самоубийство?

– Пока еще не знаем. – Тойер беспомощно обшаривал взглядом комнату, отыскивая что‑то, в чем была бы хоть капелька жизни. Наконец его взгляд упал на странный предмет, помещавшийся на безупречной системе полок, – нечто вроде палки, вставленной в резиновый агрегат, который отдаленно напоминал защитные каппы боксера или слепок зубов у протезиста. Сыщика он заинтересовал.

Наконец прозвучало признание:

– Вообще‑то я знал Роню не очень хорошо; она росла у моей жены, то есть у моей бывшей жены, во Франкфурте, а я жил здесь, работал в своей конторе. Вы ведь знаете, как это бывает.

– Нет.

– Ее мать умерла год назад, верней, в позапрошлом году, от лейкемии, сгорела очень быстро. Роня была еще несовершеннолетней, и тогда ее сплавили мне.

– Сплавили? Против вашего желания? – Тойер не мог оторвать взгляда от странной палки. Дан, кажется, это заметил.

– С помощью такого устройства любой безрукий может управляться с телевизором, – пояснил он.

Сыщик с недоумением посмотрел на отца погибшей. Нет, у того были на месте обе руки, абсолютно дееспособные. Беседа протекала совсем не так, как он планировал, надо было сосредоточиться и не терять нить, иначе допрос окажется напрасным.

Был ли это допрос? Гаупткомиссар беседовал с отцом, которому наплевать на смерть единственной дочери… Да, именно поэтому разговор можно было приравнять к допросу. Тойер выпрямился. Хрустнул шейный позвонок.

– Значит, здесь у нее было не так много друзей?

Дан пожал плечами:

– Не знаю, меня это не слишком интересовало. Конечно, я должен был спросить…

– Вы до сих пор так и не хватились ее? Вероятно, она пролежала под стенами замка всю ночь. Когда вы видели ее в последний раз? – Он пытался говорить спокойно, без тени презрения, но это ему не слишком удавалось.

– Вчера вечером она сообщила мне, что идет к кому‑то в гости. Я сразу предположил, что она останется там ночевать. Ведь она все‑таки совершеннолетняя, так что я не беспокоился о всякой там чепухе.

– А куда и к кому она собиралась, вы, конечно, тоже не знаете? Ведь это все чепуха!

Дан игнорировал его язвительный тон.

– Я был у себя в конторе, думал только о работе. Мой компаньон может подтвердить. Я знаю, что сегодня отцы всегда автоматически включаются в число основных подозреваемых.

– По‑моему, вас и отцом‑то считать нельзя, – вырвалось у Тойера. Конечно, он хотел тут же извиниться, но Дан, вероятно, даже не слышал его реплики. Он стоял в профиль к нему и массировал плечи, как показалось сыщику, с удовольствием. Может, он и улыбался при этом?

– Вы сказали, что не знаете, был ли у нее друг, и тут же легко предположили, что она у кого‑то переночует.

– Я сказал, что не знаю ничего насчет ее друзей. Меня не слишком интересовало, чем она там занималась. Конечно, это было неправильно.