– Я сказал, что не знаю ничего насчет ее друзей. Меня не слишком интересовало, чем она там занималась. Конечно, это было неправильно. Я плохой человек. Вы это жаждете от меня услышать?

– Неужели вам и в самом деле не грустно, что вы потеряли родную дочь? – взревел Тойер.

Дан встретился с ним взглядом, зевнул и посмотрел на часы.

– Нет, – ответил он чуточку мягче. – Нет, не грустно. Но мне грустно оттого, что мне не грустно.

Тойер встал с кресла:

– Примите мои соболезнования.

– Хафнер, помолчи, обойдемся без твоих реплик. – Старший гаупткомиссар помахал ладонью и отогнал в сторону сигаретный дым, который выдохнул его младший коллега, готовясь что‑то сказать. – А то, что папаша Дан пребывает в состоянии шока и от этого ведет себя как бесчувственный кретин, еще не делает его главным подозреваемым, тем более что пока речь не идет об убийстве, для этого у нас еще нет оснований.

– Откуда вы знаете, что я хотел сказать? – Слегка подвыпивший полицейский был искренне поражен.

Тойер оставил его вопрос без ответа. Сейчас, в их рабочем кабинете, недавний визит казался ему нереальным, словно странный скандинавский фильм, черно‑белый.

– Другие мнения есть?

– Судя по тому, что вы рассказали, я считаю… – Штерн заглянул в свои записи; как всегда, они казались написанными рукой ученика начальной школы. – Когда мы получим данные от судебных медиков и криминалистов, нам придется еще раз встретиться с папашей и поговорить всерьез. Мне трудно представить себе, чтобы отец мог проявить такое дикое равнодушие, пускай даже будучи в шоке.

Тойер неохотно кивнул. Вообще‑то ему не очень хотелось беседовать во второй раз с этим человеком.

– Да, там еще было нечто занятное, какое‑то приспособление…

– Для занятий сексом, – моментально добавил Хафнер. – Неужели, кроме нас, все вокруг сплошные козлы и извращенцы? – В его вопросе прозвучала искренняя озабоченность.

Ради экономии времени Тойер снова не вступил с ним в полемику и рассказал о палке с резиновым приспособлением, похожим на боксерскую каппу. По лицам своих подчиненных он видел, что эта деталь их не очень заинтересовала.

– Понимаете, – беспомощно настаивал он, – тут что‑то не так. Во‑первых, руки у него на месте, во‑вторых, я сам видел, что он даже свои книги обертывает в суперобложки пастельных тонов, чтобы они составляли цветовую гармонию… понимаете? А эта штука безобразна…

– Козел, – довольным тоном подытожил Хафнер.

Тут в кабинет вошел Зельтманн – легок на помине! У него появилась новая привычка – ежеминутно дотрагиваться до своего шрама, вот и теперь он не преминул это сделать. Тем не менее доктора юриспруденции по‑прежнему окружала преувеличенная аура бодрости и оптимизма. Он с улыбкой обвел глазами подчиненных и удовлетворенно кивнул.

– Горит, – сообщил он. – Это уже стало паролем второго дня начавшегося года. Третьего года двадцать первого века. Да, паролем – иначе не назовешь.

– Второе убийство? – с ужасом спросил Тойер.

– Второй поджог за последние дни, на этот раз пострадал садовый домик в Виблингене. Вообще‑то поджог третий по счету. Сначала загорелась фитнес‑студия в Мангейм‑Линдендорфе, но тот пожар нас не касался. Вы ведь знаете, господа, что Мангейм – не Гейдельберг…

Действительно, все они это знали.

– Так что же теперь? Огонь бушует на нашей территории, вот что я вам скажу. Гараж в Эдингене, а теперь… О ужас!

– Вы предполагаете, что это как‑то связано со смертью девушки? – сухо поинтересовался Лейдиг.