А киммериец растянулся на коврах. Ему больше не спалось. В комнате витало благоухание, оставшееся после посещения женщины, и Конан думал о прекрасной Жасмин, о ее гибком геле, о ее тонких руках и влажных глазах. Славная девушка. Хорошо, что Грифи добр со своими слугами.

Впрочем, у Грифи издавна была собственная теория на сей счет. Он полагал, что рабы должны обожать своего господина, и приложил немало сил, чтобы сделаться именно таким обожаемым господином. «Так мне спокойнее живется», — говаривал он еще в те времена, когда слуга у него имелся всего один, глухой на левое ухо и слепой на правый глаз. Этот лукавый тип всегда оказывался обращенным к своему хозяину либо слепым глазом, либо глухим ухом. И все же Грифи ухитрялся ладить даже с ним.

Однако странно, что Жасмин так и не пришла. Конан начал ворочаться. Тревога зародилась в глубине его души и постепенно начала разрастаться. Почему девушка пренебрегла приглашением варвара? Кажется, ей понравилось то, что произошло между нею и Конаном во время купания… Неужели она притворялась, и Конан нарушил свое правило — не принуждать женщин к тому, что им не по душе?

Heт, не может быть! Киммериец не мог припомнить ни одну, которая не ушла бы от него довольной.

Но если Жасмин что-то задержало, и это «что-то» — не господин Грифи… тогда что же?

Конан вскочил. Внезапно ему показалось, что времени у него не осталось. Он выскользнул из своей комнаты и бесшумно пошел по дому.

Вот покои господина Грифи. Там все тихо. Конан осторожно заглянул в щелку между портьерами. Грифи безмятежно храпел на широченной постели, рядом с ним прикорнула маленькая Джавис. Крохотная собачка, явно купленная для того, чтобы забавлять госпожу, приподняла мордочку и внимательно уставилась на Конана, но киммериец тихо зашипел, и псина снова разлеглась на подушках.

Убедившись в том, что Жасмин не ночует в постели своего господина, Конан окончательно впал в беспокойство. Что задержало красавицу? Какое непредвиденное обстоятельство?

Киммериец прошел на заднюю половину дома, туда, где обитали слуги, и вдруг услышал приглушенный шум. Как будто кто-то боролся, стараясь не разбудить окружающих. И сквозь этот шум Конан разобрал сдавленные рыдания и знакомое шлепанье перепончатых лап.

Сомнений больше не оставалось. Чудовище проникло в дом и пытается насладиться добычей!

— Проголодалась, гадина! — заворчал, как дикий зверь, Конан. Он выхватил нож и бросился туда, откуда доносился шум.

Когда он сорвал портьеру и влетел в комнату, то увидел, что все вокруг разбросано, как будто здесь только что отчаянно дрались. Кувшины и вазы были разбиты и расшвыряны по углам, ковры скомканы, одежды разорваны и покрыты кровью и слизью. Жасмин билась в лапах чудовища. Зверь придавил ее к полу, поставив перепончатую лапу ей на спину, и наклонился над шеей девушки, намереваясь перекусить ее.

Конан метнул нож, целясь в глаз монстра. Клинок сверкнул в полумраке и вонзился в голову чудища чуть выше глаза, над веком. Послышался стук, нож отскочил от твердого черепа и со звоном упал на пол.

Однако чудище дернулось и приподняло лапы.

Этого было довольно, чтобы Жасмин, рыдая, отползла в сторону. Она скорчилась в углу и закрыла лицо руками.

Конан одним гигантским прыжком переместился туда, где извивалось чудовище, и схватился с ним. Могучими руками киммериец обхватил монстра и попытался задушить его. Чудовище шипело и тянулось разинутой пастью к человеку. Конан задыхался от зловония. Когтистые лапы шлепали киммерийца по спине и пытались разорвать на нем одежду.

Они покатились по полу, сцепившись в смертельном объятии.