Но самым неприятным было то, что заканчивались продукты. Правда, в зимовье они нашли несколько вязок вяленого хариуса, с десяток ободранных беличьих тушек (видимо, охотник держал их для своего пса), две жестяные коробочки с чаем и, самое главное, узелок с серой каменной солью — с нею у беглецов было туго, в лагере соль ценилась на вес золота. Но все это были жалкие крохи, мизерная добавка к очень скудному рациону. А ведь дорога, по сути, только начиналась. Голод, особенно страшный в колымской тайге зимой, когда без ружья практически невозможно добыть пропитание, где недостаток кислорода требует огромных затрат физической энергии, стал жестокой реальностью, как беглецы ни оттягивали ее приближение, уменьшая дневной паек…

— Ты куда, Серега? — вяло поинтересовался Дубяга.

— Пойду погуляю чуток… — Серега, пыхтя, натягивал распаренные в тепле валенки, еще не просушенные как следует.

Они только закончили завтракать — попили чаю, и Сыч вместе с Панкратом улеглись на нары подремать, а Дубяга зашивал порванный ватник — где-то зацепился за сук.

Ушел Серега из зимовья, чтобы быть подальше от греха — его так и подмывало взять хотя бы одну вяленую рыбешку. Но если заметит Сыч…

Утро было теплым, туманным. Снег казался серым, будто уже начиналось таяние. Серега только вздохнул — до весны, настоящей, с нетерпимо яркими солнечными разливами и хрустальной многоголосицей вешних вод, еще далеко, не меньше двух месяцев. Хорошо еще, что в этом году зима выдалась на удивление теплая, метельная, настоящие колымские морозы стояли только до середины января.

Серега брел по узкой протоке, сам не зная куда и зачем. На берегах темнел полузасыпанный снегом кустарник и тихо шелестели обледенелыми ветками низкорослые деревца. Тоскливо…

Кусты речной смородины он заметил, когда поворачивал обратно. Радостно охнув, Серега мигом забрался на высокий берег и принялся торопливо обрывать замороженные ягоды. Он ел их до тех пор, пока не набил оскомину. Голод, конечно, не утолил, но стал чувствовать себя бодрее, и будущее ему уже не казалось таким мрачным.

Возвращался он едва не бегом — снова, как и вчера, подул холодный, пронизывающий ветер, и пошел снег, мелкий и колючий, как стеклянный порошок.

Так получилось, что впопыхах он накинул добрый крюк, заплутавшись среди островков, густо усеявших речное русло. Потому и подошел к зимовью с другой стороны, не по тропинке. На выходе услышал возбужденные голоса — видимо, его сотоварищи опять сцепились в споре, как не раз бывало.

“Что они там снова не поделили?” — с досадой подумал Серега и заколебался — стоит ли заходить в зимовье именно теперь. Неровен час, попадешься под горячую руку Панкрату, который по малейшему поводу приходил в бешенство.

Серега решил переждать. Укрывшись от ветра за углом избушки, он прислушался.

— …Подохнем, подохнем! — кричал исступленно Панкрат. — Какой дурак зимой бегает?! Это все твои штучки, Сыч!

— До сих пор не знал, что у тебя с головой не в порядке, — сдержанно отвечал ему старый вор. — Летом они бы нас с собаками догнали в два счета. И тебе это известно. Дорога по теплу отсюда только одна, через болота не перепрыгнешь. А теперь они гадают, куда мы направились — зимой вон сколько тропинок, выбирай любую. И метель нам помощница — следы скрыла.

— Что жевать будем, об этом ты подумал? — опять голос Панкрата. — Кору глодать, как лоси?

— Захочешь жить, будешь и камни грызть. О побеге мы давно с тобой толковали и все решили. Так чего ты теперь хочешь?

— Свободы хочу, Сыч!

— Ты ее уже получил. Радуйся.

— Тебе все смешочки, а мне такая свобода не нужна.