– Все, все, что она сделала, было сделано из любви ко мне, – сетовал он, в отчаянии схватившись за голову. – Как я мог с такой легкостью поверить в ее вину?

– Так ведь и я в это верила, – промолвила Айви, но тут же рассудительно добавила:

– Правда, мне всего пять лет, и я мало что понимаю в любви. Вот, например, насчет аистов...

– Все эти века, – не унимался Джордан. – все эти века Ида говорила мне правду! А я... я... Я должен просить у нее прощения! Я...

– Так иди и попроси.

Варвар сорвался с места и помчался в направлении, в котором удалилась Панихида.

Пука припустил было за ним, но передумал и вернулся – некоторые разговоры должны происходить без свидетелей.

– Думаю, она его простит, – с довольным видом промолвила Айви. – Что ей стоит сменить гнев на милость, коли она и обличье запросто меняет? А мне... мне просто необходимо немедленно кого‑нибудь обнять. Тебя. – Она обхватила за шею маленького Пака. – И тебя, и тебя, и тебя, – Свою долю объятий получили Пук, Пика и даже ровное чудище. – И те... нет, тебя все‑таки не буду, – заявила девочка, присмотревшись к зомби.

Она бросила взгляд в сторону сада, и ей показалось – или не показалось, – что среди деревьев промелькнули две человеческие фигуры. Айви понимала, что скорее всего никогда больше не увидит воскресших призраков, потому что Панихида ни за что не вернется в замок, пока жива. Хоть она и дочь демонессы, Но имеет самую настоящую душу, умеет по‑настоящему любить и не допустит разрушения замка Ругна. А куда бы ни ушли Джордан и Панихида, следом за ними уйдут верный Пука с Пикой и маленьким, милым Паком. Айви понимала, что, когда в ее сердце уляжется радостное волнение, ей будет недоставать их всех – Думаю, мне лучше пойти домой и во всем признаться, – сказала она себе. – Рассказать, куда подевались призраки, почему исчез дракоша и с чего это замок вдруг начал трястись.

Не то, чтобы ее радовала перспектива подобного объяснения, просто казалось, что чем раньше неприятности начнутся, тем скорее они кончатся.

В замке наводили порядок, расставляли по местам попадавшую мебель и выметали черепки. Крошка Дольф верещал в колыбели, к немалому огорчению королевы.

– Что случилось, мама? – спросила Айви. В последний момент ей очень захотелось хоть на немного оттянуть начало неприятного разговора.

– Дольф такой неугомонный, – сказала Айрин. – Плачет и плачет. Сначала я думала, что он испугался землетрясения, но нет. Оно давно кончилось, а он не успокаивается. Ума не приложу, что с ним делать.

Айви пригляделась к братишке. По правде сказать, до сих пор она старалась вообще на него не смотреть. Да и было бы на что, какая радость таращиться на толстого, лысого, беззубого и безмозглого мальчишку? Однако история с Джорданом и Панихидой наглядно показала ей, к чему может привести предубеждение. Если бы Джордан поверил правде, а не жестокой лжи, высказанной ради его же спасения...

Неожиданно Айви показалось, будто Дольф чем‑то напоминает Панихиду. Девочка потрясла головой, отгоняя это наваждение, но ощущение не проходило. Что общего могло быть у глупого беспомощного младенца с прекрасной взрослой женщиной? Существовал только один способ выяснить это, и Айви им воспользовалась. Она подошла к колыбели и сосредоточилась.

– Мама, какой у него талант?

– Пока не знаю, – ответила Айрин. – В таком возрасте талант еще не проявляется. Даже если он весьма примечательный.

Айви чувствовала, что маму этот вопрос очень даже волнует. Королеве хотелось, чтобы ее дитя непременно обладало выдающимся талантом.

– А я знаю, почему он никак не уймется, – заявила Айви.