Аглаида его перебила:

– Это все слишком сложно для меня. Нельзя ли ближе к земле?

– Принимаю ваше замечание, – невозмутимо пожал плечами Федор. – Козел на крыше подобрался слишком близко к звездам, пора, спустимся в людской загон. Итак, мы с вами исповедуем два разных вида искусства. Я считаю искусством то, что мне нравится, что радует глаз, что требует мастерства, школы и виртуозности. Я – патриций по своим взглядам.

– А я?

– А вы горшечница, плебейка. У вас как у собаки Павлова выработан уже устоявшийся рефлекс на картины и имена. Если я скажу Сальвадор Дали, Пикассо, Малевич, вы завизжите от восторга. Если я скажу Владилен Треска, вы в лучшем случае подожмете губы. А из этих четырех фамилий только Треска умет рисовать. Он собаку рисует, прямо как живую. Да такую, что с бодуна глянешь на нее и думаешь, сейчас стерва тебя за ногу цапнет. А от мазни остальных тошнит, хотя их признают гениями. И знаете в чем они гении?

– В чем?

– Они смогли себя преподнести. Они раскрутились, как сейчас говорят. Где они, там скандал, экстравагантная выходка, развод, скабрезности, драка. То есть полный набор рекламных трюков. И вокруг агенты, эксперты, выставки, приемы и постоянный ажиотаж и эпатаж.

– Что такое эпатаж?

Федор чуть не упал на ровном месте.

– А это сверхнаглое поведение, когда плюют и сморкаются художники на свою публику. Они их, этих тонких знатоков живописи за кретинос держат, и правильно делают. Я ехал на выставку и газету «Коммерсант» купил.

Врал он насчет газеты. Ему ее подсунул Купец перед выездом.

– Хотите, прочитаю вам выдержки из нее. Прямо к нашему разговору о современном искусстве.

– Хочу!

– Тогда слушайте. Итак: «Галерея Тейт – это крупнейший государственный музей Великобритании.

Галерея Тейт пополнила свою коллекцию современного искусства – за 22.3 тысячи евро. Она приобрела баночку экскрементов итальянского художника Пьеро Манзони. В письмах друзьям Пьеро Манзони высказывал надежду, что заветные баночки станут предметом охоты коллекционеров… аналогичные экспонаты есть в любом уважающем себя музее мира, в Центре Помпиду в Париже или Moden Art в Нью-Йорке».

– Все?

– Да!

– Я ничего не поняла! – простодушно заявила Аглаида.

Федор патетически вознес руки к небу.

– О мамма мия! Пьеро Манзони супергений рынка. Он наш факелоносец. Он освещает нам путь. Зачем сейчас мольберт? Техника художника нынче, разбрасывание краски по холсту из банки, без помощи кистей. Это – живопись действия или живопись пятнами. Прав он. Живопись дерьмом колоритнее! Поэтому я вам, как истинной ценительнице всего высокого, предлагаю вырастить клиента, вырастить картинную галерею, вырастить модель и не покупать произведения, а продавать их. Надо сформировать у публики определенный вкус, как у собаки Павлова условный рефлекс, чтобы при имени художника Трески геморрой рассасывался. Треска большой мастер кисти. Он…

– Я согласна с вами, – сказала Аглаида. Федор сурово глянул на Аглаиду и та почтительно замолкла. Он продолжил:

– Вот поэтому я и говорю, что искусством можно объявить сегодня что хочешь, хоть стилиста и его прически, хоть модельера, хоть сапожника. Можете представить себе, что художник, который не может толком разворот головы или торса нарисовать, признается гением. И платят ведь огромные бабки за такой поп-арт. А последний писк «боди-арт»? Художник сажает себя голого на цепь и бросается с лаем на зрителей. А затем в лучах скандальной славы продает свои картины.