— Ничего страшного, — сказал голос. — Просто ты обретаешь крылья. Это лишь первые шаги. Разве ты не знала, что умеешь летать? Это умеют все дети, просто, взрослея, они утрачивают такую способность.

Правда? А Лина этого не знала.

Успокоившись, она огляделась и снова попробовала пройтись по воздуху. Сначала ей это удавалось плохо, она словно проваливалась по колено в глубокий снег, продолжая чувствовать подошвами жесткую упругость. Постепенно она осваивалась, воздух слушался ее, он становился по желанию жестким или рыхлым, растекался, словно вода, охватывал тесно, словно резина, он был таким, каким его хотела ощущать Лина. Бродить по воздуху было занятно, дух захватывало от будущих приключений. Теперь Лина вспомнила все — и то, как ее ругала мать, когда она сбегала через речку за красивыми цветами, и то, как ее бабка гладила по голове сухой рукой с вздутыми венами и приговаривала: «Красный дар у тебя, Линек! Танцевать тебе на краю облака, горемычная моя!»

Спалось ей плохо.

Снился Лине домовой Седик, и пригорок их любимый, поросший бело-розовой земляникой, снился ей дядька Иван, и пьяненький по своему обыкновению дядя Петя, и рыбки снились, а под утро в ее сне стали парить в воздухе зеленоглазые шуршащие крыльями стрекозы, которыми управляли маленькие человечки. Один из них опустил стрекозу на плечо Лины, прокричал ей в ухо тоненьким голосом:

— Понравилось летать? Правда, здорово? Ну, тогда — подъем!

И Лина поняла, что надо вставать и идти на физическую зарядку, хотя именно этого ей не хотелось делать больше всего на свете.

А история с Татьяной Сергеевной имела свое неожиданное продолжение. Нет, Татьяна Сергеевна никому ничего не рассказывала, и с Линой о своем муже даже не заговаривала. Лину к себе вызвала директор интерната Вера Ивановна.

— Это ты, — сказала она ненавистно, едва они вдвоем оказались в директорском кабинете, — ты во всем виновата! Знала, что я тебя не люблю! Ну, зачем, зачем ты это сделала, гадкая ведьма?

Оказалось, что от Веры Ивановны ушел муж, а она в этом винила Лину. Конечно, а кого же еще, если не ту, о которой ходят разные слухи? Если раны умеет заговаривать, кровь останавливать, мужика сладострастного в гроб загнала, то ведь и на другое способна!

Губы у Веры Ивановны тряслись, руки ходуном ходили, а смотрела она так, что будь ее воля, испепелила бы дерзкую девчонку на месте, чтоб пепла от нее не осталось.

— Ты! — громко шептала Вера Ивановна. — Ты это сделала! Ты отомстила за то, что я тебя не любила! Дрянь! Дрянь!

И вдруг упала перед Линой на колени.

— Верни мне его! Слышишь, верни!

— Встаньте, Вера Ивановна! Встаньте! — испуганно бормотала Лина. — Ведь увидеть могут! Стыд-то какой! Господи, да встаньте же!

И пообещала. А куда ей было деваться, если директриса уже начала ей руки целовать, и взгляд ее из-под растрепанных волос был мутным и ничего не соображающим.

Приворотное зелье готовить несложно, если ты в деревне живешь и все под рукой. А попробуй в городе его приготовить! Семь потов сойдет, пока все составные части найдешь и воедино сольешь их. Труднее всего было капельку крови бывшего мужа Веры Ивановны найти. У нее он не жил и от встреч с ней оберегался. Только ведь не зря говорят, что любящая женщина может невероятное.

— Вот, — сказала Лина, отдавая Вере Ивановне аптечный пузырек с темно-зеленой жидкостью.