Через сто метров муж и жена Мурзины окончательно поняли, что произошло чудо. По-прежнему не перекликались через их головы старики со старухами, не обменивались никакой криминальной информацией и не произносили имя Любки Ненашевой. Просто и весело, одобряюще и по-родному провожали их старики и старухи, желали добра и согласия.

Хорошие люди сидели на скамейках, хорошие люди шли по улице – такая получалась радостная картина в десятом часу вечера в один из дней ранней осени в Старо-Короткине.

8

Когда-то бабушка Ивана Мурзина, прозванная в деревне Стенькой – от Стеньки Разина, – сильно разозлившись по нечаянности на внука: «Чего этого холеру лехтричество стебануть не обрадуется, ежели он по телеграфным столбам шарится!» – колдовским голосом открыла зловещую тайну его рождения: «Ему, мать моя, в притихлости находиться надоть. Родился в нероженный день четверг, об вечеру да поперечных тучах, а пузичко у него было – ямкой. Это тожеть не всей сказке венец! Коды я его обмывать почала, он ить что отсыромятничал: улыбнулся. Я от страху-крест класть, а его и обронила… Твоему сыну, Пашка, надо жить в большой тихости: примерно, пчелу на пасеке держать…» Вот что говорила бабка Стенька о внуке, который, начав с электричества, сбросившего его со столба в канаву, редкий месяц не обходился, чтобы его чем-нибудь не стебануло или кто-нибудь не стебанул. А вот три месяца прошло – октябрь, ноябрь, декабрь, и жизнь шла ровно и точно, катилась в нужном направлении, как поезда железной дороги по зимнему расписанию.

Тракторный парк после страды втиснули в стальной график, с каждым трактористом разобрались, как говорится, по отдельности. Свою математическую шишку заочник Ромского университета усиленно развивал от пункта к пункту программ и учебных планов, полностью переключаясь на них каждый вечер, а по субботам и воскресеньям – с утра до ночи.

За три эти месяца внук генерала и Героя Труда Костя Мурзин так и не довел до конца борьбу за полную свободу личности, хотя от борьбы не отказался и гордился серьезными успехами. Фигурой и кулаками – в отца, на второй день из детсада пришел в синяках и царапинах, отчего потрясенная молодая мать немедленно воспользовалась телефонизацией деревни, загремев в трубку вполне генеральским голосом насчет «живодерни», «стойбища дикарей» и«избиения крохотного ребенка».

Замешкавшийся в сенях Иван успел как раз к тому моменту, когда Настя требовала фамилию воспитательницы, которая «присутствовала при избиении», и дошла до угрозы жаловаться… Иван перехватил трубку, узнав голос Лидки Семеновой, сказал ей коротко:

– Забудь, Лид, прости – мать же…

Спокойно выслушав Лидку и вежливо с ней попрощавшись, Иван довольно строго, но без перебора объявил бегающей по комнате со сжатыми кулаками Насте и Косте, важно сидящему на табуретке с веселыми глазами:

– Выдрать надо Костю, и хорошо выдрать, чтобы сидеть не мог… Ты за что сегодня на троих мальчишек напал, да, как на грех, все – Мурзины? Что тебе не понравилось, что ты на них напал и живого места – вот где живодерня! – на каждом не оставил? Пусть расскажет, отчего разводит бандитизм! Настя стиснула руки:

– Костя, Костя, сын, только не лги, говори правду. Костя гневно засопел.

– Я сроду не лжу! – сказал он, глядя на мать с презрением. – Правду! А чего они на меня внимания не обращали? Сижу, сижу, а они внимания не обращают…

– Помилуй, Костя! А ты бы подошел к ним, сказал: «Здравствуйте! Можно с вами поиграть?»

Костя засмеялся обидным, оскорбительным для Насти смехом.