Они закурили, но тут же были вынуждены спрятать сигареты за спину, поскольку капитан Гонсалес, как обычно, был легок на помине.

– Ушел? – спросил он, щурясь из-под козырька кепи на раскинувшееся внизу волнистое море курчавой зелени.

Спрашивать было незачем: колыхание крон и вспархивающие над лесом стайки спугнутых появлением человека птиц отмечали путь беглеца так же ясно, как если бы тот двигался по открытой местности, держа в руках большой, заметный издалека транспарант со своим именем и воинским званием.

– Да, сеньор капитан, – в один голос подтвердили конвоиры.

– Мы сделали для него все, что могли, – добавил тот, что владел английским. – Осталось только дать ему денег на дорогу, но тогда бы он, наверное, удивился, а то и заподозрил бы, что это розыгрыш.

– Что ж, свою увольнительную вы заработали, – сказал капитан Гонсалес. Соседствующее с кокардой у него на лбу полукружье латунных пятиконечных звездочек придавало сеньору капитану некоторое сходство с бутылкой коньяка четырехлетней выдержки, но никому из его подчиненных это сравнение на ум не приходило по той простой причине, что они привыкли обходиться выпивкой попроще. – Надеюсь, генерал Моралес будет доволен. Всем будет спокойнее, если гринго клюнут на его приманку и перестанут, наконец, совать в наши дела свой длинный нос. Передайте Хуанито, чтобы начинал сворачивать лагерь. И дайте команду бульдозеристам, пусть немедленно прекращают этот балаган и возвращаются на объект. Машины уже в пути, через полчаса техника должна быть готова к погрузке.

Снегопад, постепенно усиливавшийся на протяжении последних двух дней, к утру превратился в метель – да нет, в настоящую пургу, в снежный буран, какого Москва не видела уже много лет подряд. Свирепый порывистый ветер мчал косые полотнища снега почти параллельно земле, видимость то и дело падала до нуля, чему немало способствовал сырой оттепельный туман, заполнивший собой каменные ущелья городских улиц. Дороги заметало раньше, чем их успевали расчистить. Колесные тракторы с оранжевыми мигалками и навесными бульдозерными лопатами стойко и обреченно бодались с прямо на глазах растущими посреди проезжей части сугробами, а метель, пританцовывая в ритме вальса, шла за ними по пятам, заметая следы покрышек, сглаживая углы и выступы и превращая город в ровное снежное поле.

Штормовое предупреждение поступило своевременно, но толку от него не было никакого, поскольку справиться со снежным шквалом такой интенсивности коммунальные службы заведомо не могли. Были приняты все необходимые меры по минимизации последствий стихийного бедствия – так, по крайней мере, утверждали официальные сводки, – после чего всем обитателям заметаемого тысячами тонн снега гигантского мегаполиса, кроме дворников и водителей снегоуборочных машин, осталось только одно: смириться с неизбежным и терпеливо ждать весны.

Только наивный чудак, не имеющий ни малейшего представления о том, чем живет, дышит и руководствуется в своих действиях среднестатистический российский чиновник, может полагать, что в такие моменты движимые чувством долга серьезные, облеченные властью, способные справиться с любой проблемой люди с тяжелыми от бессонницы веками пробиваются сквозь метель, стоя на подножке бульдозера, или ночи напролет просиживают в служебных кабинетах, сорванным голосом выкрикивая в трубки многочисленных телефонов по-военному отрывистые команды. Густой табачный дым лениво клубится в конусе света от настольной лампы, на свесившейся со стола подробной карте столицы остывает в стакане с массивным литым подстаканником недопитый чай… Воспользовавшись короткой паузой, человек в белой рубашке с наполовину распущенным галстуком и расстегнутым воротником берет со стола стакан, делает глоток, морщась от горечи чересчур крепкой заварки, закуривает невесть которую по счету сигарету и, подойдя к окну, с тревогой и ожиданием смотрит в исполосованную метелью темноту.