Моралес не шевельнулся, невозмутимо посасывая сигару. Превозмогая слабость и стремительно нарастающую боль, Чернышев заставил себя прицелиться снова и спустил курок. Третий выстрел был сделан наугад – навести оружие в цель просто не осталось сил. Уронив руку с дымящимся револьвером, Игорь Вадимович заплакал от боли и бессилия. Моралес был неуязвим; пули до него просто не долетали, предназначенный для самозащиты дешевый револьвер на такой дистанции оказался бесполезнее самодельной рогатки, из которой Игорь Чернышев в детстве стрелял по голубям.
Сеньор Алонзо вынул сигару изо рта, чтобы лезущий в глаза дым не мешал целиться, и начал поднимать револьвер. В это время распростертое в неестественной позе на пестром ковре опавшей листвы тело снова зашевелилось. Разглядев, что делает Чернышев, генерал неторопливо вернул сигару в рот, а револьвер, в котором, как выяснилось, не было никакой нужды, опять засунул за пояс.
Четвертый выстрел оказался намного точнее трех предыдущих. Чернышев замер, уронив руку и обиженно отвернув от дороги мертвое лицо с аккуратной черной дыркой в левом виске. Упавший с дерева лист зеленым пластырем лег прямо на рану, словно в запоздалой попытке остановить кровь. Презрительно хмыкнув, генерал Моралес повернулся к мертвецу спиной и вернулся к машине.
Достав из перчаточного отделения спутниковый телефон и убедившись, что сигнал, хоть и слабый, все-таки есть, он по памяти набрал номер, известный лишь очень узкому кругу особо доверенных лиц. Генерал подозревал, что по завершении операции его выведут за пределы этого круга, просто сменив номер, и нисколько не был этим задет: на месте московского партнера он сам поступил бы точно так же. Если бы их не разделял океан и бог весть сколько государственных границ, дело вряд ли обошлось бы простым разрывом телефонного контакта; тогда в ход наверняка пошло бы оружие, но расстояние практически полностью исключало как необходимость, так и чисто техническую возможность кровопролития.
– Здравствуйте, амиго, – дождавшись ответа, заговорил сеньор Алонзо на довольно чистом русском языке. – Я взял на себя смелость побеспокоить вас по весьма важному и, не стану скрывать, приятному делу. Вам больше не нужно искать нашего четвертого друга. Да-да, – смеясь, заверил он, выслушав реплику собеседника, – именно так. Представьте, нашелся сам, без каких-либо усилий с моей стороны. Знаете, амиго, что бы вы ни говорили, я по-прежнему не согласен с тем, что Россия – страна глупцов. Но вынужден признать, что представителей этой породы у вас немало – по крайней мере, не меньше, чем у нас. Чтобы дурак попал на дипломатическую службу, несколько других, и притом высокопоставленных, дураков должны были собраться вместе и принять ответственное коллегиальное решение доверить ему представлять за рубежом свою великую страну. А наш приятель и впрямь был глуп как пробка. Даже мышь, спасаясь от кота, не станет прятаться в мышеловке. Так что препятствий на пути к цели больше нет, амиго, можете спокойно готовиться к международному скандалу. – Он снова рассмеялся и глубоко затянулся сигарным дымом. – Совершенно верно, я тоже надеюсь это пережить. Почему бы и нет? Все, кому не следовало это переживать, мертвы, а оставшимся в живых ничто не угрожает – конечно, если они сами не накличут на себя беду. Всего доброго, амиго. Надеюсь когда-нибудь с вами увидеться… Чтоб ты издох, жадная свинья, – добавил он по-испански, прервав соединение.
Когда сеньор Алонзо запустил двигатель, ему показалось, что он услышал знакомый звук. Выставив голову в окно, генерал посмотрел наверх и быстро нашел то, что искал. В синем небе, постепенно сужая круги и пронзительными криками скликая сородичей на пир, парила на распростертых крыльях пара стервятников.
– Приятного аппетита, – сказал им генерал Моралес и, тронув машину с места, направил ее в сторону венесуэльской границы. |