Сердюков вздохнул, да невольно получилось слишком очевидно. Посетительница осеклась.

– Простите, вам кажется, что то, о чем я рассказала, не представляет серьезной угрозы для моей дочери? Вам кажется, что я все придумываю? Впрочем, можете, не отвечать, я вижу это по вашему лицу! – Она поджала губы, которые не слушались и дрожали.

Полицейскому стало немного неловко, что с ним случалось нечасто. Откровенно говоря, если бы не настоятельная просьба Скоробогатова, к которому полиция иногда обращалась за консультацией, он ни за что не стал бы тратить драгоценное время на выслушивание путаных надуманных жалоб Стрельниковой. Но женщина выглядела такой несчастной, испуганной, одинокой!

– Сударыня! – Он кашлянул, чтобы скрыть неловкость. – Я слушаю вас и не пойму, при чем же тут полиция? Вам надобно искать лекаря, лечить вашего зятя…

– Я же уже несколько раз вам объясняла, что это и есть главная проблема! – воскликнула дама. – Как я могу доказать, что он сумасшедший и был им на момент заключения брака? Как мне теперь вытащить свою девочку из этой ловушки? Как на законных основаниях расторгнуть брак, да так, чтобы моя дочь не пострадала?

– Да, я понимаю вас, это очень деликатная ситуация. Церковь, как известно, разводит супругов в случае тяжелого душевного недуга одного из них. Но в данной ситуации у нас нет возможностей вторгнуться на территорию поместья, чтобы, как вы просите, насильно освидетельствовать вашего зятя или забрать его в лечебницу для душевнобольных. У нас нет на это никаких, понимаете, никаких законных оснований! То, что вы рассказываете, может быть оспорено, опровергнуто его матерью, им самим, и ваша дочь, скорее всего, сама может показаться душевнобольной. И что тогда прикажете делать? Эдак, это они вправе отправить ее в лечебницу, и вы уже ничего не сможете сделать!

– Но ведь оба доктора утверждают…

– Доктора делают свои прогнозы на основании ваших подозрений, бессвязных рассказов вашей дочери, которая, как вы сами признаете, находится теперь в ненормальном психическом состоянии. Я уверен, что никакой врач не может вынести правильного диагноза, не видя больного! Но увидеть его, как я полагаю, им не удастся, ведь мать и сын живут очень замкнуто и никого не пускают к себе. Ведь и вас туда теперь не зовут?

– Увы. – Стрельникова тяжело вздохнула. – Господин Сердюков, прошу вас, не думайте, что перед вами женщина, которую душат эмоции, заслоняющие остатки разума.

Полицейский согласно кивнул, поскольку думал именно так.

– Более всего меня мучает совесть. Я своими руками толкнула Машу в эту пропасть. И я должна ее оттуда вытащить! Иначе я умру! – Елизавета Дмитриевна вытащила платочек и утерла им глаза.

Вот только слез тут еще не хватало! Сердюков сердито посмотрел на платочек, исчезнувший за отворотом рукава.

– Я понимаю ваши чувства, сударыня! Но ситуация такова, что, действуя впрямую, вы поделать ничего не можете. Чтобы добиться законного развода, вам нужны неопровержимые доказательства безумия барона или, – он задумался и сделал паузу, – или свидетельства его преступлений, совершенных на почве безумия.

Елизавета Дмитриевна вздрогнула и испуганно посмотрела на следователя. Мысли о том, чем может обернуться безумие Генриха и чем это угрожает Маше, повергали ее в панику.

– Я не могу официальным образом взяться за ваше дело. Тут пока, – Стрельникова вся сжалась от этих слов, – нет преступления.