Линия заката еще едва заметно розовела, окрашивая края реки и подчеркивая черную гладь, где бугрились спины мутантов, мелькали их головы и лапы. Настоящий компот из мутов. Если они заметят и обрушатся все массой…

Додумать он не успел: из темноты выступил силуэт, двинулся к Андрею. Он замер. Бросило в жар, рукоять пистолета в руке вспотела. Только не двигаться, не паниковать. Слиться с автобусом, спасибо, Господи, что он темно-серый!

Мутант был так близко, что Андрей видел белки его глаз, видел даже, как колышется шерсть на тощих руках, видел водоросли в спутанных волосах. Мут перегнулся через второе ограждение и прыгнул в реку – Андрея обдало гнилостным запахом.

Фууф, пронесло. Впредь следует быть осторожней. Теперь он не шел – тек, двигался плавно, тихо. Самка мута, что-то долбящая камнем, не обратила на него внимания, и хорошо. Шелестели пакеты, почти по-человечески плакали детеныши в кабине иномарки.

Мост остался позади. Теперь надо преодолеть опасные пятьсот метров, не оступиться и не расслабиться. Справа чернел лес, слева с трудом угадывались очертания забора. Добравшись до знака, Андрей судорожно выдохнул. Сел и сделал в сторону реки неприличный жест. Осталось найти подходящее место для ночевки и дождаться рассвета, чтобы видеть указатели. По идее, до Мытищ осталось километров пятнадцать.

Заночевать он решил на опустошенной заправке, где некоторое время жила вооруженная группировка и огородила ее листами жести, трубами, колючей проволокой. От других бандитов подобный забор не спас бы, мутов он вряд ли задержит, но вряд ли они сунутся внутрь.

Разогнав крыс из дозорной вышки, он обосновался там. Засыпая под отсыревшим одеялом, он представлял завтрашний день. Вон приближается к распахнутым воротам. Останавливается, смотрит, как девушки развешивают белье, а вокруг носится малышня.

Нет, не так. Сейчас ноябрь, уже холодно, и дети сидят в классах. Если он кого и увидит, то дровосеков. Ничего, все самое приятное – позже. Он поздоровается с парнями, распахнет дверь в здание детского сада, дети обернутся, Полина выронит из рук книгу. Витька заорет как сумасшедший, бросится обниматься, прижмется щекой к щеке, и от него будет пахнуть молоком… Надо попытаться раздобыть им гостинцев.

Осталось жалких двадцать пять километров! Пятнадцать – пешком, дальше он поедет на «бардаке». Появился какой-то ирреальный страх, что не получится добраться. Что-то случится и помешает: нападут мародеры, огромная толпа мутов, на которых не хватит патронов. Плита упадет на голову – да что угодно может случиться, потому надо быть предельно осторожным. Он не имеет права рисковать в шаге от цели.

Всю ночь его мучили кошмары, а проснулся он в дурном настроении, с плохим предчувствием, которое вскоре улетучилось.

День выдался не по-осеннему ясный и теплый, словно вернулся октябрь. По небу плыли кудрявые облака, наползали на солнце, снова выпускали его, и по полям, по высоткам, по серым крышам заводов ползли темные пятна.

К обеду Андрей добрался до Мытищ, наспех перекусил тушенкой, добытой в брошенном придорожном кафе, нашел закатившуюся под стойку банку вареной сгущенки с выцветшей, но узнаваемой этикеткой. Улыбнулся, спрятал ее за пазухой.

Отыскал взглядом высотки, во дворе которых оставил «бардак», побежал туда, опасаясь, что машины нет на месте. Нет, стоит, родной! А вот на земле и ручной стартер! Повернуть, еще и еще раз! Мотор зарычал, Андрей погладил броню, залез в кабину и покатил по уже знакомым дорогам.

Мосты он преодолел без потерь. Крутя руль, он представлял детей, как он разделит сгущенку, и они будут есть, облизывать ложки, пальцы.

За полтора часа он преодолел расстояние до базы. Еще немного, и он достигнет крепостной стены, вон она краснеет вдалеке, а вон и маковка храма. Сердце забилось чаще, и Андрей улыбнулся. Дети его уже похоронили и оплакали, вот радости-то будет! А еще больше они обрадуются, когда он расскажет, что на острове Готланд, возможно, есть спасение.