Поначалу я, одна из очень и очень немногих, жалела ее: низенькая, как табуретка, коротконогая, горбатая и почти лысая (подпольная кличка Крошка Цахес) — тут уж филантропкой быть трудно. Более того, когда я стала работать в следственной части, я старалась одеваться и выглядеть поплоше, чтобы не бросаться уж совсем мужикам в глаза на фоне этой каракатицы, — вот дурочка!

 Меня предупреждали: подожди, Швецова, хлебнешь еще барской любви! А я отмахивалась. Но слухи о том, что меня прочат на ее место, просочились в развесистые уши Недвораевой, и я тут же попала в число ее врагов. Для начала она перестала со мной здороваться.

 Если бы все претензии сводились лишь к плохому характеру Недвораевой, это еще можно было бы перетерпеть; но беда заключалась в том, что Нсдвораева была больна. Каждый год она по два-три месяца лежала в больницах, поскольку обожала кататься на горных лыжах, всегда себе что-то ломала и залечивала застарелые переломы. Потом в нашем отделе появился новый следователь; он производил странное впечатление: проработал три дня и вдруг вытащил из сейфа бумаги, сложил их посреди кабинета и поджег, а потом распахнул окно и пытался полетать… В общем, его увезли на «скорой» в психушку и больше он к нам не вернулся. А потом выяснилось, что привела его к нам работать Недвораева и что познакомилась она с ним, по образному выражению нашего штатного балагура следователя Каневского, на больничной койке, в больнице, то есть, где они оба лечились от травматического арахноидита… Потом уже эксперты-медики разъяснили мне, что мадам много лет страдает от органического поражения головного мозга и ее заболевание в такой стадии, что она практически не адекватна самой себе.

 И ничего — руководила. И зама нашла себе под стать — больного эпилепсией… Целая «Калевала» сложена про то, как он приехал в район давать указания по «глухарю». Вошел в кабинет прокурора района, в прошлом — важняка с огромным стажем, степенно протянул руку и сказал: «Здравствуйте, я новый заместитель начальника отдела по расследованию особо важных дел, ну а вы-то, Петр Иванович, в следствии хоть немножко разбираетесь?» — «Ну разве что немножко, — ответствовал мудрый Петр Иванович, усмехаясь в усы, но вы мне, надеюсь, поможете разобраться?» — «Постараюсь сделать все, что в моих силах», — серьезно заверил его новый зам.

 В общем, первый раз мы с мадам открыто схлестнулись из-за того, что я ей срочно понадобилась, а меня снимали телевизионщики. Я, грешным делом, считала, что не совершаю ничего крамольного, наоборот, поднимаю, как могу, престиж прокуратуры в глазах телезрителей. А Недвораева считала, что журналисты уделяют моей персоне слишком много внимания, в то время как она им обделена. Итог: раз пять мне помянули, что мне, видимо, некогда работать в полную силу, поскольку я все интервью раздаю, мол, поскромнее надо быть… И пошло-поехало.

 А последней каплей стал весьма показательный случай. Сдала я дело о разбойном убийстве известной театральной деятельницы; мадам его внимательно изучила и потребовала, чтобы я привела в обвинительном заключении список похищенного в двух местах — в описании убийства и в описании разбоя, с чем я была категорически не согласна и популярно разъяснила ей, что в состав корыстного убийства не входит похищение имущества: оно охватывается составом разбоя, при описании которого мною и дан перечень похищенною по позициям. По-моему, каюсь, предложила ей освежить в памяти курс уголовного права. После чего с чистой совестью уехала в тюрьму. А мадам за моей спиной вызвала мою коллегу, не такую строптивую, как я, и предложила ей буквально следующее: пока я в тюрьме, взять мою машинку (ах, какая тонкая предусмотрительность!), перепечатать один лист постановления о привлечении в качестве обвиняемого так, как этого хочет Недвораева, и вшить его в дело вместо моего листа.