|
И потому должны мы поступать, склоняясь к последнему, я хочу сказать, к милостивому решению, а не к первому, которое может навлечь на нас лишь суд и отмщение. – Но послушайте, Виллиам, – говорю я, – в самое покаяние, как вы раз мне объяснили, входит исправление. А мы никак не можем исправиться. Как же нам покаяться? – Почему мы не можем исправиться? – говорит Виллиам. – Потому, – сказал я, – что не можем вернуть того, что добыли разбоем и насилием. – Верно, – говорит Виллиам, – этого мы сделать не можем, ибо не можем узнать, кто собственники награбленного. – Что же, в таком случае, делать с нашим богатством, – сказал я, – следствием грабежа и разбоя? Сохраним мы его – мы останемся разбойниками и ворами, а если бросим его, то тоже поступим несправедливо, ибо не сможем возвратить его законным собственникам. – Ну, – говорит Виллиам, – ответ на это короток. Отказаться от того, что имеем, это обозначает бросить его тем, кто на него не имеет прав, и лишить себя богатства, не сотворивши тем добра. Поэтому должны мы беречь его тщательно и твердо, творя с его помощью добро, какое сможем. И кто знает, какую возможность предоставит нам провидение сотворить благодеяние хотя бы нескольким из тех, кому мы причинили вред? Потому, по меньшей мере, должны мы предать все в руки господни и двинуться далее. И, без всякого сомнения, наш долг – уйти в какое нибудь безопасное место и ожидать господней воли. Это решение Виллиама действительно вполне удовлетворило меня, как, правда, и то, что все, что он ни говорил, всегда бывало надежно и правильно. И вот вышло, что господь соблаговолил сделать Виллиама всем для меня. Потому однажды вечером, как велось, потащил я Виллиама в поля много торопливее обычного. И там я рассказал ему смятение моего разума, как страшно искушал меня дьявол, и что я должен застрелиться, ибо не могу вынести тяжести, которая гнетет меня. – Вот, – сказал я, – всю ночь снились мне ужасные сны, а особенно снилось мне, что за мною явился дьявол и спросил, как меня зовут, и я отвечал ему. Тогда он спросил меня, какой был мой промысел. «Промысел? – говорю я. – Я вор, негодяй по призванию. Я пират и убийца и заслуживаю виселицы». – «Верно, верно, – говорит дьявол, – заслуживаете. И вы тот человек, которого я ищу, и потому ступайте за мной». Тогда я ужасно испугался и закричал так, что сам проснулся. С того самого времени я пребываю в ужасных мучениях. – Превосходно, – говорит Виллиам, – теперь давай мне пистолет, о котором ты только что говорил. – Зачем? – говорю я. – Что ты с ним сделаешь? – Сделаю с ним! – говорит Виллиам. – Да тебе незачем самому убивать себя. Я буду вынужден сделать это за тебя. Да ты ведь чуть было не погубил нас всех. – Что ты хочешь сказать, Виллиам? – сказал я. – Сказать! – сказал он. – Нет, что ты хочешь сказать, если кричишь со сна: «Я вор, я пират, я убийца, я заслуживаю виселицы»? Да ты этим всех нас погубишь. Хорошо, что голландец не понимает по английски. Коротко говоря, я должен застрелить тебя, чтобы самому спастись. Ну же, – говорит он, – давай пистолет. Признаюсь, что это ужаснуло меня совсем, и я стал понимать, что действительно, будь поблизости меня кто нибудь, понимающий по английски, я бы погиб. С того времени мысль о том, чтобы застрелиться, покинула меня, и я обратился к Виллиаму. – Ты совершенно смущаешь меня, Виллиам, – сказал я. – Да, я опасен, и небезопасно водить со мною общество. Что мне делать? Я выдам вас всех. – Брось, брось, друг Боб, – говорит он. – Я со всем этим управлюсь, если ты послушаешь моего совета. – А что это за совет? – сказал я. |
