Кит трясет головой и закрывает глаза.

– Ладно тебе, – утешает его Тим. – Вы с Элизабет отлично проведете время.

Тут слезы все-таки брызгают, и Кит спрашивает:

– Почему мне нельзя с тобой?

Потому что это слишком опасно, думает Тим, но он не хочет пугать мальчишку. Уже стемнело. Они поужинали и, по традиции, уютненько посмотрели телевизор, поборолись на полу и пролистали одну-две книжки комиксов. Потом они уложили Кита спать. Тим надеялся незаметно выскользнуть из дома и вернуться еще до того, как мальчишка проснется, но этот невероятный ребенок, наделенный шестым чувством, проснулся не вовремя, что очень, черт дери, некстати. И Тиму не хочется еще и пугать мальчишку.

Так что Тим говорит:

– Это для взрослых.

– Я могу тебе помочь!

– Наверняка.

– Я же помог тебе в зоопарке! – хнычет Кит. – Кто добыл деньги?

– Ты, – признает Тим. – Ты – мой помощник.

– Тогда почему мне нельзя с тобой?! – плачет Кит, вскидывает руки, обнимает Тима за шею и крепко его держит.

Тим несколько секунд поглаживает мальчика по спине, шепчет ему на ухо: «Я скоро вернусь», с трудом отрывает от себя и передает его Элизабет. Кит прячет лицо у нее на шее и всхлипывает.

– Я очень скоро вернусь, – тихо говорит Тим.

Элизабет кивает и крепко держит мальчика.

Тим смотрит в ее зеленые глаза и видит в них какую-то грусть.

Ей обидно за Кита, думает он. Мне тоже, но мне надо провернуть это дельце.

На кухне он проверяет обойму в пистолете и сует его сзади за пояс. Потом садится в машину и, следуя указаниям Элизабет, едет к пещере, где, по ее словам, все они оттягивались в детстве.

Тим паркуется на тихой боковой улочке рядом с Тихоокеанским шоссе и спускается по старым цементным ступенькам, ведущим на пляж. Ступенек, ей-богу, не меньше миллиона, или ему так кажется, потому что он взвинчен до предела? Ступеньки внезапно обрываются – большой кусок бетона выломан, и Тиму приходится прыгнуть, чтобы оказаться на песке.

Пляж – узкая полоска у подножия крутого утеса из песчаника. Лунный свет едва позволяет разглядеть, куда поставить ногу, – луна мерцает на воде и на больших камнях, разбросанных сразу за линией прилива.

Пляж кажется безлюдным. Понятно, сейчас уже почти одиннадцать и официально он закрыт, но Тим ожидал увидеть здесь хотя бы несколько похотливых парочек или пьяниц. Однако на пляже тихо.

Тиму это не нравится. Он чувствует себя тут как-то слишком на виду – представляет собой легкую мишень для любого, кто засел на утесе с биноклем ночного видения. Тим спешит найти тропинку на краю склона, чтобы убраться с линии огня, если уж Монах решил подставить его под пулю.

Паршивая идея – встречаться в этой пещере, думает он. Элизабет винить ни к чему, ей это и в голову бы не пришло: подходы к месту встречи слишком опасны, слишком на виду… Короче говоря, паршивая идея.

Но сейчас уже слишком поздно.

Он пробирается по тропе, пока она не кончается на узком мысу. Пещера – прямо перед ним.

Она больше, чем он думал: в ней встали бы плечом к плечу десять человек, максимальная высота потолка – по меньшей мере десять футов, а формой она напоминает большую опрокинутую чашу. Он различает внутри слабое свечение фонаря и тень человека. Тим вынимает пистолет, держит его сбоку, пониже, и входит. Под его ботинками похрустывают камешки, усеявшие пол.

– Бобби? – Это голос Монаха.

Тим не отвечает. Не хочет, чтобы на его «да» откликнулись пулей в грудь.

– Бобби? – снова спрашивает Монах.