– Бобби? – снова спрашивает Монах. – Это ты?

Тим ждет, пока его глаза привыкнут к сумеркам пещеры. Он хочет получше разглядеть Монаха. Насколько он может видеть, тот один. Стоит один в пещере, в руке у него фонарь, у ног – спортивная сумка.

– Привет, Монах.

– Ты – желанный гость, Бобби, – произносит Монах и идет вперед, растопырив руки для классических мужских объятий.

Тим поднимает пистолет.

– Не-а, – произносит он, качая головой.

– О Бобби, – говорит Монах обиженно, с разочарованием. – Ты просто параноик, старина.

– Что за неувязка с доном Уэртеро? – спрашивает Тим.

– Я ничего про это не знаю, – отвечает Монах. – Я спрашивал, говорил со всеми нашими распространителями. Nada.

– Тогда скажи «спокойной ночи», Монах, – произносит Тим. Он направляет ствол Монаху между глаз.

Колени у парня начинают стучать. Реально стучать друг об друга, черт дери, и Тим думает: хорошо, что Монаху не пришлось сидеть в тюрьме, потому что иначе из него получилась бы универсальная подстилка. Всеобщая подружка. Тим понимает, что, если Монах знает правду, сейчас он ее из себя извергнет.

– Ты меня подставил, Монах, – говорит он. – Ты меня подставил с Уэртеро.

– Это не так, Бобби. – Но голос у Монаха становится тонким и визгливым.

– А с тайцами ты тоже меня надул? – интересуется Тим. – Облапошил меня в Бангкоке?

– Бобби…

– Ты когда-нибудь видел тайскую тюрьму изнутри, приятель? – дожимает его Тим. – Это тебе не у нас на пляже.

– Бобби, я…

– Давай-ка уладь свои дела с Богом, – советует Тим, начиная нажимать на спуск, – потому что ты уходишь, Монах.

Монах явно психует. Он падает на колени и начинает молиться:

– О Господи, я всем сердцем сожалею, что оскорблял Тебя. И я раскаиваюсь во всех грехах своих, не из страха геенны огненной, но потому…

Это не совсем та исповедь, которую имел в виду Тим, поэтому он прижимает пистолет Монаху ко лбу и произносит:

– Поговори со мной, Монах.

Монах поднимает на него свои большие глаза:

– Я взял деньги, Бобби. Я взял деньги Уэртеро и договорился с тайской полицией, чтобы они арестовали людей Уэртеро после того, как те заберут траву. Я поделил прибыль с тайцами, но тебя я не выдал, Бобби, клянусь!

– Почему, приятель? Почему? – спрашивает Тим. Так, словно он вдруг почувствовал, что он и есть Бобби и он действительно обижен. Типа – почему Монаху понадобилось влезать и рушить хорошее дело. – Разве тебе не хватало, дружище?

– Алчность, Бобби, – печально отвечает Монах. – Худший из семи смертных грехов.

– По крайней мере ты мог бы поделиться со мной, – бормочет Тим.

– Я хотел, чтобы у тебя была возможность отрицать свою причастность.

«Ничего себе загнул!» – думает Тим. Ну что ж, теперь он хотя бы знает, из-за чего вышла разборка, и, возможно, сумеет это уладить.

– Сколько мы должны Уэртеро? – спрашивает он.

– Три миллиона.

– У нас они есть?

Монах продолжает всхлипывать, но тем не менее беспечно пожимает плечами и говорит:

– Разумеется.

– Мы можем получить на руки три лимона налом? – уточняет Тим. Голос у него дрожит: все-таки это немножко другое дело, чем таскать из чужих домов телевизоры и выпивку.