Каким-то чудом ей удавалось сохранять молчание, чтобы не выдать себя. Потом все закончилось, и она поняла, кем стала.
Не знаю, что выражало в тот момент мое лицо, но Эдит вдруг снова замолчала.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.
— Все хорошо… и что было после этого?
Она невесело улыбнулась моему неуемному любопытству, а потом направилась по коридору в обратном направлении, потянув меня за собой.
— Пошли, — сказала она. — Я тебе покажу.
Глава шестнадцатая
Карин
Эдит снова привела меня к кабинету Карин. И на секунду остановилась у двери.
— Входите, — донесся изнутри голос Карин.
Вслед за Эдит я вошел в комнату с высоким потолком и окнами во всю стену. Остальные стены были скрыты книжными полками, доходившими до самого верха; столько книг мне доводилось видеть только в библиотеке.
Карин сидела за огромным письменным столом: она только что сунула закладку в книгу, которую держала в руках. Я всегда представлял себе таким кабинет декана в университете… правда, Карин выглядела слишком молодой для подобной роли.
Зная, через что она прошла, я посмотрел на нее другими глазами — хотя всего лишь рисовал произошедшее в своем воображении, а оно наверняка не справлялось со своей задачей, и значит, на самом деле всё было гораздо хуже.
— Чем могу помочь? — спросила она с улыбкой, поднимаясь со своего места.
— Я хотела показать Бо кое-что из нашей истории, — объяснила Эдит. — Ну, вообще-то, из твоей.
— Мы не собирались беспокоить вас, — извиняющимся тоном добавил я.
— Ничего страшного, — ответила мне Карин, а потом повернулась к Эдит: — С чего ты хочешь начать?
— С Ваггонера, — сказала Эдит. Она потянула меня за руку, вынуждая встать лицом к двери, через которую мы только что вошли.
Эта стена отличалась от остальных. Вместо книжных полок ее покрывали дюжины и дюжины картин в рамах. Разных размеров и стилей, некоторые из полотен были тусклыми, другие же горели яркими красками. Я быстро оглядел эти произведения искусства, пытаясь понять, что их объединяет, но не смог обнаружить никакой связи.
Эдит подвела меня к дальнему левому краю, потом взяла за плечи и развернула лицом к одной из картин. Мое сердце отреагировало точно так же, как на любое ее прикосновение — пусть даже совсем случайное. Еще больше смущало то, что Карин, разумеется, тоже это услышала.
Оказывается, Эдит хотела привлечь мое внимание к маленькому квадратному холсту в простой деревянной раме, неприметному среди более масштабных и красочных полотен и представлявшему собой миниатюрный городской пейзаж в коричневых тонах, полный островерхих крыш. Весь передний план занимала река, которую пересекал мост со множеством строений, напоминающих крошечные соборы*.
— Лондон середины семнадцатого века, — сказала Эдит.
— Лондон моей молодости, — добавила Карин, стоявшая теперь в паре шагов от нас. Я слегка вздрогнул, потому что не слышал ее приближения. Эдит взяла меня за руку и тихонько сжала.
— Ты расскажешь эту историю? — спросила она.
Я обернулся, чтобы увидеть реакцию Карин. Она встретила мой взгляд с улыбкой:
— Я бы с удовольствием, вот только уже немного опаздываю. Вызвали на дежурство — доктор Сноу взял больничный. Но Бо ничего не потеряет, — теперь она улыбнулась Эдит. — Ведь ты знаешь эти истории не хуже меня.
В голове с трудом укладывалось такое странное сочетание обыденной жизни врача маленького городка и рассказа о ее юности, прошедшей в Лондоне семнадцатого века. |