— И что с ними случилось? — поинтересовался я, почти касаясь пальцем фигур на холсте.

— Они по-прежнему там, — она пожала плечами, — уже не первое тысячелетие. Карин оставалась с ними недолго, всего несколько десятков лет. Она восхищалась их благовоспитанностью, их утонченностью, но они слишком усердно стремились излечить ее от отвращения к естественному источнику питания, как они это называли. Они старались убедить ее, а она — их, одинаково безрезультатно. В конце концов Карин решила попытать счастья в Новом Свете. Она мечтала разыскать других, подобных себе. Видишь ли, ей было очень одиноко…

В голосе Эдит звучало сочувствие.

— Долгое время ей никого не удавалось найти. Но когда монстры стали сказочными персонажами, Карин обнаружила, что может общаться с ничего не подозревающими людьми, словно сама является одной из них. Она стала работать медсестрой — женщину не приняли бы в иной роли, несмотря на бесспорное превосходство в образовании и мастерстве над хирургами тех дней. Когда никто не видел, она делала всё, что в ее силах, чтобы уберечь пациентов от менее умелых врачей. Но и трудясь бок о бок с людьми, она не могла обрести товарищеских отношений, которых так жаждала: нельзя было рисковать, сближаясь со смертными.

Помолчав, Эдит продолжила неуловимо изменившимся тоном:

— Когда разразилась эпидемия «испанки», Карин работала в ночную смену в одной из чикагских больниц. К тому времени она уже несколько лет обдумывала одну идею и почти приняла решение действовать: поскольку ей не удавалось найти себе спутника, нужно было создать его. Она не была вполне уверена в том, какие действия обратившего ее вампира были на самом деле необходимы для трансформации, а какие служили просто для удовлетворения его садистских наклонностей, поэтому медлила. К тому же она ни в коем случае не хотела отнять у кого-то жизнь тем же способом, каким была украдена ее собственная. И вот, пребывая в таком настроении, она нашла меня. Мне уже не на что было надеяться: меня оставили в палате умирающих. Карин ухаживала за моими родителями и знала, что я осиротела. Она решила попытаться…

Эдит уже почти шептала, невидящим взглядом уставившись в высокие окна. Потом вообще замолчала. Я ждал и думал о том, какими образами сейчас заполнены ее мысли — воспоминаниями Карин или ее собственными.

Наконец она повернулась ко мне, мягко улыбаясь:

— Ну вот, круг замкнулся.

— Так ты всегда была с Карин?

— Почти всегда.

Она снова взяла меня за руку и потянула в коридор. Я оглянулся на картины, которых уже не мог видеть. Интересно, услышу ли я когда-нибудь остальные истории.

Эдит ничего не добавила, пока мы шли по коридору, поэтому я переспросил:

— Почти?

Она вздохнула, поджала губы, а потом молча покосилась на меня.

— Не хочешь отвечать, да? — догадался я.

— Это был не лучший период моего существования.

Мы начали подниматься по следующему лестничному маршу.

— Ты можешь рассказать мне всё что угодно.

Когда мы дошли до верхней площадки, Эдит остановилась и несколько мгновений пристально смотрела мне в глаза:

— Наверное, я должна тебе это. Тебе следует знать, кто я такая.

У меня появилось ощущение, что ее слова непосредственно связаны со сказанным ею раньше — о том, что я убегу с криками. Я нацепил непроницаемое выражение лица и приготовился.

Она глубоко вдохнула:

— У меня был типичный приступ подросткового бунтарства — примерно через десять лет после того, как я была… рождена… создана… называй как хочешь.