— Что? Нет, это был мой отец, — сказал я, и мой голос дрогнул.

— Так ты не свинья, а просто поросенок? — засмеялась она.

— Ну да. Вот все и прояснилось. Теперь я уйду с вашего пути… — я начал продвигаться боком вдоль забора.

— Стоять.

Это был лысый мужчина, по-прежнему направлявший на меня пистолет. Я застыл на месте.

— Что ты делаешь? — спросил у него тот, что пониже. Его голос был тихим, но, так как на улице не раздавалось ни звука, я с лёгкостью все слышал.

— Я ему не верю, — сказал высокий.

Женщина улыбнулась:

— Как поется в той пиратской песне? Покойники — плохие рассказчики.

— Что? — прохрипел я. Нет, послушайте, это… в этом нет необходимости. Я никому ничего не расскажу. Да и нечего рассказывать.

— Это верно, — согласилась она. Посмотрела на высокого мужчину и кивнула.

— Мой бумажник вот здесь, в кармане, — предложил я. — Там не очень много, но вы можете забрать все… — я потянулся к карману, и это было ошибкой. Пистолет подскочил на дюйм. Я снова поднял руку.

— Нужно сделать это тихо, — предостерег коротышка и, наклонившись, подобрал в сточной канаве кусок трубы. — Убери пистолет.

Я собирался сорваться с места и бежать, как только лысый опустит пистолет, и он, казалось, понимал это. Он медлил, а татуированный тем временем направился ко мне.

«Убегай зигзагами», — вот что однажды сказал мне отец. Трудно поразить движущуюся цель, особенно если она движется не по прямой. Это помогло бы, если бы я не был обречен споткнуться обо что-нибудь. Только бы устоять на ногах. Ведь могу я сделать это хоть раз, правда? Всего один раз, когда от этого зависит моя жизнь?

Насколько болезненна несмертельная пулевая рана? Способен ли я бежать, превозмогая боль? Надеюсь, что да.

Я пытался заставить двигаться словно приросшие к земле ноги. Мужчина с обрезком трубы был уже в считаных шагах от меня.

Визг шин заставил его замереть. Мы все посмотрели в сторону приближающегося шума, который стал оглушающе пронзительным.

Из-за угла вылетели сверкающие фары и понеслись прямо на меня. Еще несколько дюймов — и машина сбила бы татуированного парня, но он успел отпрыгнуть с дороги и с шумом врезался в сетчатую ограду. Я повернулся, чтобы бежать, но автомобиль неожиданно резко затормозил так, что открытая пассажирская дверца оказалась в паре футов от меня.

— Садись, — прошипел яростный голос.

Я нырнул в темный салон «вольво», даже не задаваясь вопросом, как здесь оказалась Эдит. Облегчение и новая волна паники накрыли меня одновременно. А вдруг она пострадает? Захлопнув за собой дверцу, я закричал:

— Поехали отсюда, Эдит! У него пистолет.

Но автомобиль не сдвинулся с места.

— Пригни голову, — приказала она, и я услышал, как открывается дверца со стороны водителя.

Я вслепую потянулся на звук ее голоса, и поймал ее тонкую холодную руку. Эдит замерла, когда я дотронулся до нее. Рука казалась совершенно неподатливой, хотя я сжимал ее изо всех сил.

— Что ты делаешь? Поехали! — потребовал я.

Глаза привыкали к темноте, и я уже мог различить лицо Эдит в отраженном свете фар. Сначала она посмотрела на мою руку, стиснувшую ее запястье, потом, прищурившись, гневно уставилась через лобовое стекло туда, где, должно быть, стояли мужчина и женщина, наблюдая и оценивая ситуацию. В любую секунду они могли начать стрельбу.

— Дай мне всего минуту, Бо, — слышно было, что она говорит сквозь стиснутые зубы.