|
Фундаменты для второго ряда бараков были уже заложены, из цемента торчали ржавые железяки. Он пошел к воротам. На крыльце караулки дремал в шезлонге один из охранников, рубашка на нем была расстегнута до самого пояса. К. приник лицом к решетке, ему хотелось разбудить охранника. «Почему меня сюда привезли? — хотел он спросить. — Сколько мне тут сидеть?» Но охранник не открывал глаза, и у К. не хватило храбрости его окликнуть. Он побрел назад к бараку, а от барака к цистерне. Он не знал, куда себя деть. Какая-то девчушка с ведром направилась было к цистерне, но, увидев его, повернула обратно. Он ушел к задней изгороди и стал смотреть на пустынный вельд за лагерем. В двух-трех каменных очагах, сложенных между палатками, загорелся огонь; лагерь оживился, слышался говор, люди переходили с места на место. В клубах пыли, к воротам подкатил синий полицейский пикап, за ним открытый грузовик, набитый людьми. Ребятишки гурьбой бросились к воротам. Охранник пропустил пикап в ворота, и он медленно поехал к четвертому бараку, на крыше которого виднелась труба. Из пикапа вышли две женщины, шофер втащил в барак большую коробку. В пикапе играло радио — К. слышал, хоть и стоял вдалеке у забора. Вскоре из трубы на крыше выплыло первое облачко дыма. Мужчины, приехавшие на грузовике, сгружали вязанки дров и складывали их во дворе. Шофер-полицейский вернулся в кабину и начал причесываться. Одна из женщин, рослая, мощная, в брюках, вышла из барака и стала бить в железный треугольник. Еще не замер последний удар, а к бараку уже сбегалась толпа ребятишек с мисками, кружками и консервными банками в руках, подошли матери с грудными младенцами. Женщина в брюках оттеснила ребятишек от двери и начала впускать их по двое в барак. К. подошел и встал позади всех. Первые ребята уже выходили из барака, К. увидел у них в руках суп и ломти хлеба. Какой-то малыш споткнулся и выплеснул суп себе под ноги. Сконфузившись, словно он обмочился, малыш снова занял очередь. Кое-кто из ребят съедал суп прямо возле барака, сев на голую землю, другие уносили к себе в палатки. К. подошел к женщине в дверях. — Извините, — сказал он, — а можно мне получить еду? У меня нет миски. Я из больницы. — Это только для детей, — ответила женщина и отвела взгляд. Он пошел в свой барак и надел черные брюки, хотя они были еще влажные. Шорты он засунул под подстилку. — Где я могу поесть? — спросил он полицейского в пикапе. — Я сюда не просился. А теперь вот не знаю, где мне взять еду? — Это не тюрьма, — сказал полицейский, — это лагерь, тут все сами зарабатывают себе на еду. И ты работай. — Как же мне работать, когда я тут заперт? Какую работу я должен делать? — Катись ты, — огрызнулся полицейский. — Спроси у своих дружков. Тоже мне нашелся, буду я тебя задаром кормить! В горах было лучше, думал К. Было лучше на ферме, на дорогах. В Кейптауне было лучше. Он подумал о раскаленном темном бараке, о незнакомых чужих людях на койках, об их насмешках. Как будто я вернулся в детство, подумал он, как будто мне снится кошмар. Теперь во многих местах разожгли очаги, по лагерю поплыл запах еды, где-то даже жарили мясо. Рослая женщина в брюках поманила его рукой и сунула ему в руку пластиковое ведро. — Вот вымой, — сказала она, — потом поставишь сюда. А дверь запри. Умеешь запирать такой замок? К. кивнул. На дне ведра осел слой гущи от супа. Женщины сели в пикап рядом с полицейским; когда машина тронулась, К. обратил внимание, что все трое уставились прямо перед собой и не смотрят по сторонам, как будто все им тут давно известно. Стемнело. Вокруг очагов люди ели и разговаривали; потом кто-то заиграл на гитаре, начались танцы. |
