Даже всегда корректный Прейс говорил с ним тоном, в котором
совершенно ясно звучало, что он, Прейс, говорит дикарю:
- Неужели для вас все еще не ясно, что террор - лечение
застарелой болезни домашними средствами? Нам нужны вожди,
люди высокой культуры духа, а не деревенские знахари...
Редозубов крякнул и угрюмо сказал:
- Вождей будущих гонят в рядовые солдаты, - вы понимаете, что
это значит? Это значит, что они революционизируют армию. Это
значит, что правительство ведет страну к анархии. Вы - этого
хотите?
Здесь Самгину было все знакомо, кроме защиты террора бывшим
проповедником непротивления злу насилием. Да, пожалуй, здесь
говорят люди здравого смысла, но Самгин чувствовал, что он в
чем-то перерос их, они кружатся в словах, никуда не двигаясь и в
стороне от жизни, которая становится все тревожней.
Приехала Любаша, измятая, простуженная, с покрасневшими
глазами, с высокой температурой. Кашляя, чихая, она
рассказывала осипшим голосом о демонстрации у Казанского
собора, о том, как полиция и казаки били демонстрантов и
зрителей, рассказывала с восторгом.
- Вы представьте: когда эта пьяная челядь бросилась на паперть,
никто не побежал, никто! Дрались и - как еще! Милые мои, -
воскликнула она, взмахнув руками, - каких людей видела я!
Струве, Туган-Барановского, Михайловского видела, Якубовича...
Не угашая восторга, она рассказала, что в петербургском
университете организовалась группа студентов под лозунгом:
"Университет - для науки, долой политику".
- Это тебя тоже радует? - спросил Самгин, усмехаясь.
- Представь - не огорчает, - как бы с удивлением отозвалась она.
- Знаешь, как-то понятнее все становится: кто, куда, зачем.
На вопрос Клима о Боголепове она ответила:
- Ax, да... Говорят, -Карповича не казнят, а пошлют на каторгу. Я
была во Пскове в тот день, когда он стрелял, а когда воротилась у
Петербург, об этом уже не говорили. Ой, Клим, как там живут, в
Петербурге!
Ее восторг иссяк, когда она стала рассказывать о знакомых.
- Лидия изучает историю религии, а зачем ей нужно это - я не
поняла. Живет монахиней, одиноко, ходит в оперу, в концерты.
Помолчав, подумав, Любаша сказала с грустью:
- Она всегда была трудная, а теперь уж и совсем нельзя понять.
Говорит все не о том, как-то все рядом с тем, что интересно.
Восхищается какой-то поэтессой, которая нарядилась ангелом,
крылья приделала к платью и публично читала стихи: "Я хочу
того, чего нет на свете". Макаров тоже восхищается, но как-то не
так, и они с Лидою спорят, а - о чем? Не знаю. У Макарова,
оказывается, скандал здесь был; он ассистировал своему
профессору, а тот сказал о пациентке что-то игривое. Макаров,
после операции, наговорил ему резкостей и отказался работать с
ним.
- Какой рыцарь, - иронически фыркнула Варвара.
- Сумеречный мужчина, - сказал Клим и спросил: - У них -
роман, у Макарова и Лидии?
- Ой, нет! - живо сказала Любаша. - Куда им! Они такие...
мудрые. Но там была свадьба; Лида живет у Премировой, и
племянница ее вышла замуж за торговца церковной утварью.
Жуткий такой брак и - по Шопенгауэру: невеста - огромная,
красивая такая, Валкирия; а жених - маленький, лысый, желтый,
бородища, как у Варавки, глаза святого, но - крепенький такой
дубок, Ему лет за сорок.
- Ты знаешь, что у Марины был роман с Кутузовым? - спросил
Самгин, улыбаясь.
- Нет? - изумленно вскричала Любаша, но, когда Клим
утвердительно кивнул головою, она протяжно сказала: - Какая
дуреха!
Ее возмущение рассмешило Самгиных.
- Не понимаю - чему смеетесь? - возмутилась Любаша. |