Я - не люблю стихов. Возведя глаза в потолок, он
посоветовал:
- Читайте "Метафизику любви" Шопенгауэра, в ней найдете все, что вам
нужно знать. Неглупой иллюстрацией к ней служит "Крейцерова соната"
Толстого.
Они, трое, всё реже посещали Томилина. Его обыкновенно заставали за
книгой, читал он - опираясь локтями о стол, зажав ладонями уши. Иногда -
лежал на койке, согнув ноги, держа книгу на коленях, в зубах его торчал
карандаш. На стук в дверь он никогда не отвечал, хотя бы стучали три,
четыре раза.
- Я - не женщина, - объяснил он, потом добавил: - Не нагой.
И, подумав, добавил еще:
- Не женат.
Шагая по комнате, он поучал:
- В мире идей необходимо различать тех субъектов, которые ищут, и тех,
которые прячутся. Для первых необходимо найти верный путь к истине,
куда бы он ни вел, хоть в пропасть, к уничтожению искателя. Вторые
желают только скрыть себя, свой страх пред жизнью, свое непонимание ее
тайн, спрятаться в удобной идее. Толстовец - комический тип, но он весьма
законченно дает представление о людях, которые прячутся.Клим видел, что Макаров, согнувшись, следит за ногами учителя так, как
будто ждет, когда Томилин споткнется. Ждет нетерпеливо. Требовательно и
громко ставит вопросы, точно желая разбудить уснувшего, но ответов не
получает.
Слушая спокойный, задумчивый голос наставника, разглядывая его, Клим
догадывался: какова та женщина, которая могла бы полюбить Томилина?
Вероятно, некрасивая, незначительная, как Таня Куликова или сестра жены
Катина, потерявшая надежды на любовь. Но эти размышления не мешали
Климу ловить медные парадоксы и афоризмы.
- Путь к истинной вере лежит через пустыню неверия, - слышал он. - Вера,
как удобная привычка, несравнимо вреднее сомнения. Допустимо, что вера,
в наиболее ярких ее выражениях, чувство ненормальное, может быть, даже
психическая болезнь: мы видим верующих истериками, фанатиками, как
Савонарола или протопоп Аввакум, в лучшем случае - это слабоумные, как,
например, Франциск Ассизский.
Изредка Дронов ставил вопросы социального характера, но учитель или не
отвечал ему, или говорил нехотя и непонятно. Из всех его речей Клим
запомнил лишь одно суждение:
- Ошибочно думать, что энергия людей, соединенных в организации, в
партии, - увеличивается в своей силе. Наоборот: возлагая свои желания,
надежды, ответственность на вождей, люди тем самым понижают и
температуру и рост своей личной энергии. Идеальное воплощение энергии
- Робинзон Крузо.
Раньше всех от этих откровений уставал Макаров.
- Ну, нам пора, - говорил он грубовато. Томилин пожимал руки теплой и
влажной рукой, вяло улыбался и никогда не приглашал их к себе.
Макаров вел себя с Томилиным все менее почтительно; а однажды,
спускаясь по лестнице от него, сказал как будто нарочно громко:
- Рыжий напоминает мне тарантула. Я не видал этого насекомого, но в
старинной "Естественной истории" Горизонтова сказано: "Тарантулы тем
полезны, что, будучи настояны в масле, служат лучшим лекарством от
укусов, причиняемых ими же".
Его сердитая шутка заставила Дронова смеяться неприятно икающим
смехом.
Вспоминая все это, Клим вдруг услышал в гостиной непонятный,
торопливый шорох и тихий гул струн, как будто виолончель Ржиги,
отдохнув, вспомнила свое пение вечером и теперь пыталась повторить его
для самой себя. Эта мысль, необычная для Клима, мелькнув, уступила место
испугу пред непонятным. Он прислушался: было ясно, что звуки родились в
гостиной, а не наверху, где иногда, даже поздно ночью, Лидия тревожила
струны рояля.
Клим зажег свечу, взял в правую руку гимнастическую гирю и пошел в
гостиную, чувствуя, что ноги его дрожат. |