Позднее со слов одного майора, воевавшего под Великими Луками, стало известно, что генерал Пуркаев в апреле сорок третьего года за перебои в снабжении войск продовольствием и фуражом во время весенней распутицы действительно был отстранен от командования Калининским фронтом, а несколько непосредственно повинных в том офицеров и генералов попали под суд трибунала. Так, фактически из-за интендантов, он угодил под колесо истории и был отправлен на Дальний Восток, что для боевого генерала во время войны было равнозначно ссылке. И если его однокашники и генералы его поколения за два последующих года победного наступления на западе многажды награждались, стали знаменитыми полководцами, маршалами, Героями и дважды Героями Советского Союза, он все это время провел в глубоком тылу в Хабаровске в роли безвестного военачальника и очередное воинское звание — «генерал армии» — получил с отсрочкой более чем на год.

Разговоров об эпизоде с подполковником Македоном среди офицеров батальона было немало и, сопоставив, я сообразил, что именно тогда вместе с Пуркаевым весной сорок третьего оказался под колесом истории и генерал-лейтенант Лыков, назначенный затем командиром 136-го стрелкового корпуса, в состав которого входила наша 425-я дивизия. Только, в отличие от Пуркаева, он, пониженный в должности до командира корпуса, был оставлен в Действующей армии и воевал последующие два года весьма успешно, хорошо и со славой.

Естественно полагать, что, как и Лыков, а может в еще большей степени, генерал Пуркаев не любил интендантов, возможно, тыловик-подполковник Македон остро напомнил ему о несостоявшейся полководческой судьбе, чем крайне его раздражил. Испортило настроение командующему и то обстоятельство, что усиливающийся с каждым часом сильный ветер с дождем разогнал шторм, из-за чего часть боевых кораблей была выведена из бухты Провидения, а выявившийся недостаток надежных плавсредств не позволил в полной мере провести посадку и высадку подразделений на корабль и на берег с него и продемонстрировать взаимодействие с военно-морскими силами, поэтому основной упор был сделан на проведение сухопутной части оперативно-тактического учения.

75. «Все пройдет, и мы пройдем, а Россия останется!..»

Генерал Пуркаев оказался человеком среднего роста, поджарым, плечистым, на смугловато-бледном, широком, тщательно выбритом лице выделялся крупный, правильной формы нос с горбинкой, карие умные глаза и очки в металлической оправе придавали его облику суровый вид. Во всей его наружности, в жестах и голосе чувствовалось сознание своей силы и власти над людьми.

Подведение итогов учения и «разбор полетов» состоялся на берегу, где выстроился весь батальон. В меховой куртке, в сапогах, в которые были заправлены бриджи с широкими, защитного цвета лампасами, генерал с мрачным видом и в полном молчании быстро шел вдоль строя, вглядываясь в лица. Я об инциденте с Македоном в то время еще не знал, и мрачность командующего и неулыбчивость остальных генералов и полковников расценил как недовольство подготовкой и действиями батальона и командиров рот, приняв их молчание за неудовлетворительную оценку проведенных учений.

Он резко остановился и следовавший за его правым плечом на расстоянии положенных двух шагов командир бригады полковник Фомин чуть с ним не столкнулся.

— Зачем вы здесь, на Чукотке, находитесь? С какой целью? — глядя вдаль, в подернутую сырой холодной дымкой тундру, спросил меня командующий и уточнил: — Какая задача поставлена перед бригадой?

Вопрос этот был не для ротного, а тем более не для взводных командиров, но ответ я знал наизусть: на прошлой неделе начальник штаба бригады полдня специально наставлял нас, и теперь, опережая взводных, я вытянулся перед командующим Пуркаевым, как говорится, «до разрыва хруста позвоночника», преданно, не мигая фиксировал точку у него на лбу и уверенно заговорил:

— Товарищ генерал армии, докладываю… Перед бригадой поставлены следующие задачи: прикрытие, оборона полуострова со стороны Аляски, обеспечение морских коммуникаций вдоль побережья Берингова пролива, изучение и освоение Чукотского полуострова в военном отношении, как сухопутного тэвэдэ, а также… выявление, изучение и освоение важнейших операционных направлений, — с облегчением закончил я.