— Да, — собираясь с силами, Горлов набрал побольше воздуха. — Я не знаю, как тебе об этом сказать. Возможно, мои слова покажутся тебе странными… но я очень сомневаюсь, что твоя Люба сдержит слово и выйдет за тебя летом замуж.

— Почему?

— Потому что она уже замужем.

— Что? — не веря своим ушам, Кирилл отступил на шаг назад. — Что вы такое говорите?

— То, что есть, — от волнения голос генерала сухо щёлкнул.

— И вы думаете, я вам поверю? — Отшатнувшись ещё на шаг, Кряжин прищурился, и его глаза нехорошо сверкнули.

— Думаю, нет, — с расстановкой произнёс Горлов, — даже скорее всего — нет. Но я должен был тебе об этом сказать, а уж верить или нет — дело твоё, — голос генерала дрогнул.

— Почему я должен вам верить? — Губы Кирилла болезненно изломались, и, скривившись, его рот сполз на сторону.

— Потому что я тебя люблю.

— Бред какой-то! Этого не может быть! Вы не знаете, вы же ничего о ней не знаете! — сдавленно прохрипел он. — Это какое-то безумие, ошибка! Нет… Нет! — Прижав пальцы к вискам, Кирилл резко замотал головой.

— Я понимаю, насколько тебе сейчас больно и горько, но всё, что я сказал, всё до единого слова — правда, — глухо произнёс он. — Если бы я мог взять хотя бы часть твоей боли, если бы я только мог…

Подняв на Горлова больные глаза, Кирилл шевельнул побелевшими губами:

— Кто… он?

— Кирюшенька…

Болезненно скривившись, Кирилл дёрнул ноздрями и впился ногтями в ладони рук:

— Кто он?!!

— Иван Ильич Берестов, — тихо прошептал генерал, и, расколовшись на мелкие кусочки, синее апрельское небо со звоном рухнуло Кириллу под ноги.

* * *

Разлетевшись на тысячу острых осколочков, синяя апрельская высь осыпалась под ноги Кириллу серыми мурашками асфальтовых крупинок и, съежившись, уместилась в одну неровную маленькую лужицу на тротуаре.

— Дур-рак! — Топнув в центр опрокинувшегося на асфальт неба, Кряжин сжал кулаки, и его лицо приобрело землистый оттенок. — И когда же… — Словно споткнувшись на слове, он на мгновение умолк и, с трудом протолкнув в горло тугой, упирающийся комок, зло сверкнул глазами. — Хотя, какая теперь разница…

— Прости меня, Кирилл.

— За что? За то, что вы не захотели, чтобы в меня, как в огородное пугало все кому не лень тыкали пальцами? — Опустив руки в карманы плаща, Кряжин нащупал связку ключей от квартиры и, с силой сжав её в ладони, почувствовал, как их зубцы и бороздки впились в кожу. — Накрылись мои шторки на окошках и горшочки с геранью! — Шевельнув ноздрями, он нервно хохотнул, но смех вышел хриплым и глухим, точно воронье карканье глубокой осенью.

Глядя в мелко подёргивающееся лицо Кирилла, Горлов ощущал себя невольно причастным к этой немой боли, заполнявшей собой всё свободное пространство вокруг, и оттого вдвойне виноватым и несчастным.

— Что ты теперь собираешься делать?

— А что бы на моём месте сделали вы?

— Не знаю, — честно признался Горлов. — Наверное, собрал бы чемодан и уехал куда глаза глядят.

— А если они не глядят никуда? — жёстко спросил Кряжин, и по тому, каким тоном были произнесены эти слова, Артемий Николаевич отчётливо понял, что для себя Кирилл уже всё решил.

— Ты пойдёшь к ней? — негромко спросил он.