Глаза старика смотрели ласково и как будто просили: "Скажи правду..."

- Не знаю я... - опустив голову, сказал Евсей и впервые почувствовал, что слишком часто говорит эти слова.

- Так, - молвил Дудка, - так!

- Ничего я не знаю! - заговорил Евсей, ощущая обидное недовольство собою, и вдруг осмелел. - Вижу то и это, - а что для чего - не могу понять. Должна быть другая жизнь...

- Другая? - повторил Дудка, прищурив глаза. - Да. Так нельзя...

Дудка тихонько засмеялся, потом постучал ножом о стол и крикнул половому:

- Бутылку пива! - Значит - так нельзя? Любопытно.

Дудка начал молча пить пиво.

Когда они воротились в правление, Евсея встретил Доримедонт. Его повязки растрепались, глаз налился кровью, он быстро подошёл к Евсею и таинственно спросил его:

- Раиса-то, - слышал?.. Это от пьянства, - ей-богу!

- Я туда не пойду! - сказал Евсей. - С Капитоном Ивановичем буду жить...

Доримедонт вдруг засуетился, оглядываясь, зашептал:

- Смотри - он не в своем уме; его здесь держат из жалости. Он даже вредный человек, - будь осторожен с ним!

Евсей ожидал, что сыщик будет ругать его, был удивлён его шёпотом и внимательно слушал.

- Я из этого города уезжаю, - прощай!.. Я скажу про тебя своему начальнику, и когда ему понадобится новый человек - тебя вспомнят, будь покоен!

Он шептал долго, торопливо, а его глаз все время подозрительно бегал по сторонам, и, когда отворялась дверь, сыщик подскакивал на стуле, точно собираясь убежать. От него пахло какой-то мазью; казалось, что он стал менее грузен, ниже ростом и потерял свою важность.

- Прощай! - говорил он, положив руку на плечо Евсея. - Живи осторожно. Людям не верь, женщинам - того больше. Деньгам цену знай. Серебром - купи, золото - копи, меди - не гнушайся, железом - обороняйся, есть такая казацкая поговорка. Я ведь казак, н-на...

Евсею было тяжело и скучно слушать его, он не верил ни одному слову сыщика и, как всегда, боялся его. Когда он ушёл - стало легче, и Климков усердно принялся за работу, стараясь спрятаться в ней от воспоминаний о Раисе и всех дум.

В нём что-то повернулось, пошевелилось в этот день, он чувствовал себя накануне иной жизни и следил искоса за Дудкой, согнувшимся над своим столом в облаке серого дыма. И, не желая, думал:

"Как всё делается, - сразу! Вот - зарезалась..."

Вечером он шёл по улице рядом с Дудкой и видел, что почти все люди замечают старика, иногда даже останавливаются, осматривая его.

Дудка шагал не быстро, но широко, на ходу его тело качалось, наклоняясь вперёд, и голова тоже кланялась, точно у журавля. Он согнулся, положил руки за спину, полы его пиджака разошлись и болтались по бокам, точно сломанные крылья.

В глазах Климкова внимание людей к старику ещё более выделяло его на особое место.

- Как тебя зовут?

- Евсей...

- Иоанн - хорошее имя! - заметил старик, поправляя длинной рукой свою измятую шляпу. - У меня был сын - Иоанн...

- А где он?

- Это тебя не касается, - спокойно ответил старик. А через несколько шагов добавил тем же тоном: - Если говорят - был, значит - нет! Уже нет...

Оттопырил нижнюю губу, почесал её мизинцем и негромко проговорил:

- Увидим, кто - кого...

Потом повернул шею на сторону, наклонил голову и, поглядывая в глаза Климкова, внушительно сказал, вытянув палец в воздухе перед собой:

- Сегодня придёт ко мне один приятель, - у меня есть приятель, - один! Что мы говорим, что делаем - это тебя не касается. Что ты знаешь - я не знаю, и что ты делаешь - не хочу знать. Так же и ты. Непременно...

Евсей молча кивнул головой.

- Этому следуй вообще, - ко всем людям применяй. О тебе никто ничего не знает - и ты ничего не знаешь о других. Путь гибели человеческой знание, посеянное дьяволом.