– Насилие в отношениях работника и работодателя старо как мир, но работа все равно должна быть сделана. Сообщество колонистов отреклось от похитителя и заявило о своем праве поступить с ним в соответствии с их собственной системой правосудия, которое мы вынуждены признать. С другой стороны, ущерб следует возместить – а город не может поступиться ирландцем и мной, поскольку мы офицеры и представители города.

– А как насчет плана удержать город здесь и захватить его?

– Мы ничего о нем не знаем, кроме подслушанного тобой. Этого недостаточно, чтобы передать дело в колониальный суд, даже если бы ты был гражданином – в данном случае, совершеннолетним.

Опять то же самое.

– Вот еще что, – сказал Крис. – Почему для начала приема препаратов выбран возраст восемнадцать лет? Разве они не действуют в любом возрасте? Предположим, к нам на борт попал сорокалетний человек, оказавшийся потрясающим специалистом в какой‑то нужной нам области. Могли бы вы все равно дать ему препараты?

– Могли и дали бы, – заверил его Андерсон. – Восемнадцать всего лишь о_п_т_и_м_а_л_ь_н_ы_й_ возраст. Ты понимаешь, что препараты не в состоянии перевести часы назад. Они просто приостанавливают старение с того момента, когда даны впервые. Скажи, ты слышал когда‑нибудь легенду о Тифоне?

– Нет, не слышал.

– Я сам ее не очень хорошо помню; спроси у Отцов Города. Но, вкратце, этот парень был на хорошем счету у богини утренней зари, Эос, и попросил у нее в дар бессмертие. Она выполнила просьбу, но он был уже довольно стар. Когда он понял, что ему просто предстоит оставаться таким вечно, он попросил Эос взять свой дар обратно. И она превратила его в кузнечика, а ты знаешь, сколько живут _о_н_и.

– Гм‑м. Пожалуй, человек, навсегда оставшийся семидесяти‑пятилетним, не будет особенно счастлив. Да и городу от него мало пользы.

– Теоретически, да, – согласился сержант. – Но нам приходится принимать препараты по мере их открытия. Амальфи перешел на препараты в пятьдесят – и в его случае это оказался возраст расцвета.

Обучение Криса пошло дальше, почти как прежде, за исключением того, что он тщательно избегал доков. Так как срок нового контракта ограничивался тремя месяцами, смотреть там все равно было не на что – по крайней мере, он старался себя в этом убедить. Кроме того, сочувствие и поддержка явились из совершенно неожиданного источника: от Пигги Кингстон‑Троопа.

– Из этого ты можешь сделать вывод, какая доля правды содержится во всей этой болтовне насчет гражданства, – горячо заявил Пигги во время их обычной беседы после занятий. – Вот ты оказываешь им колоссальную помощь, а они не могут придумать ничего лучшего, чем читать тебе нотации за то, что ты их спас. Они даже продолжают вести дела с этими мерзавцами, которые собирались захватить город.

– Ну, нам нужно зарабатывать на хлеб.

– Да, но все равно, это грязные деньги. Если подумать, я бы на твоем месте повел себя иначе.

– Знаю, – согласился Крис, – именно это они мне все время повторяли. Во‑первых, мне вообще не следовало забираться в катер.

– Фу, тут как раз все в порядке, – презрительно бросил Пигги. – Если бы ты не забрался в катер, они вообще не узнали бы о заговоре против города – именно здесь ты им здорово помог, и не забывай об этом. Теперь они настороже. Нет, я имею в виду все остальное, случившееся после того, как ты запер этих ребят в задней каюте. Ты говорил, что катер ударился в док и пытался взобраться на него, так?

– Да.

– И к нему бежала куча полицейских?

– Не знаю, как насчет кучи, – осторожно сказал Крис.