|
Замечательно это тем более, что, невзирая на крепостное право, работы эти постоянно производились наемными хохлами, как теперь производятся большею частию юхновцами. На такой насыпи была построена и Новосельская усадьба, состоявшая первоначально из двух деревянных флигелей. Флигеля стояли на противоположных концах первоначального плана… Правый флигель предназначался для кухни, левый для временного жилища владельца, так как между этими постройками предполагался большой дом». Однако такие широкомасштабные барские затеи не всегда были по карману их владельцам. Фет продолжал: «Стесненные обстоятельства помешали осуществлению барской затеи, и только впоследствии умножение семейства принудило отца на месте предполагаемого дома выстроить небольшой одноэтажный флигель». (109; 34–35). Отметим еще, что возвышенное расположение барского дома позволяло владельцу прямо из окон или с балкона наблюдать и за порядком в деревне, и за работами в ближайших полях.
Не только «стесненные обстоятельства» препятствовали возведению просторных хором. Как уже было сказано, понятие комфорта родилось поздно, и многие просто по привычке жили в тесноте. Отец Галахова вернулся после службы из города в деревню к родителям. «Мы поселились в небольшом флигеле, состоявшем всего из двух комнат, разделенных темными сенями. Одну комнату заняли отец с матерью, а другую я с теткой-девицей (родною сестрой матушки), няней и прочими домочадцами женского пола. По пословице «Люди в тесноте живут, но не в обиде», у меня даже не было кровати: я спал на полу, на мягком пуховике – перина то ж» (25; 22). Усадьбу ставили вблизи от деревни или села, принадлежавшего владельцу, но не вплотную к избам, чтобы шум, пыль от проходящей скотины, запахи не беспокоили господ. Обычно между господским и крестьянским поселениями было несколько сот саженей. Иногда между селом и усадьбой владелец воздвигал церковь, как для собственных, так и для крестьянских нужд. К церкви, селу, проезжему тракту или к проселку могла вести хорошо укатанная дорога, нередко обсаживавшаяся березами и превращавшаяся со временем в тенистую аллею. Впоследствии, когда пало крепостное право, такое удаление даже было удобным: ведь помещик и крестьяне перестали составлять некое хозяйственное, а то и психологическое единство. Недаром «Положения» 19 февраля 1861 г. предусматривали перенос крестьянских усадеб, оказавшихся в непосредственной близости от усадьбы. Впрочем, мелкопоместные владельцы сплошь и рядом селились вместе со своими немногочисленными крепостными, и иногда селения мелкопоместных, «сорокопановки», представляли просто большую улицу, где мало отличавшиеся от крестьянских изб домишки помещиков стояли в одном ряду с жилищами крестьян. Но усадьба богатого помещика была весьма обширной. Даже в городе, не только в деревне. У графов Олсуфьевых в Москве, на Девичьем Поле, была «большая усадьба в 7 десятин – под садом было около 3 десятин, а 2 десятины были под домом, флигелями, службами и двором» (52; 254). Напомним, что казенная десятина была чуть-чуть больше гектара, а хозяйственная – в полтора раза больше. Сейчас мы увидим, что без таких просторов просто невозможно было бы жить в деревне так, как привыкли. Итак, мы поднялись по естественной или искусственной отлогой возвышенности и входим на усадебный двор, куда ведут торжественные ворота, деревянные, в виде триумфальной арки, или кирпичные, с кованой решеткой. Договоримся, что сначала обратимся к одному из полюсов – к усадьбе богатого помещика, владельца многих сотен, а, может быть, и нескольких тысяч душ. А чем богаче был помещик, тем, как правило, более стремился он к представительности. Собственно, дворов в усадьбе два. Но, поднявшись по засеянной газоном, да еще и с белыми маргаритками в густой короткой травке (как это недавно можно было видеть в бывшем имении графов Орловых Отрада Московской губернии; ныне на этом месте очистные сооружения дома отдыха ФСБ, а дворец уже в руинах) отлогости, через ворота мы входим на «красный», парадный двор (снимите шапки!). |
