Не в прошлом году он умер — здесь, сейчас, на моих глазах упал под дерево.

Он любил лес. Шёл журавлиной походкой, чуть подскакивая, мне казалось — взлетая. Останавливался около незаметного цветка, говорил торжественно: «звездчатка» или «кашка». Он мог несколько минут простоять перед таволгой или перед сосенкой.

Я виноват в гибели дедушки.

Гремит гром. Режет небо молния.

Я предал его, бросил. Сначала перестал приезжать к нему по воскресеньям. Потом как-то само собой получилось: перестал звонить. Ну, может, раз в неделю позвоню. А когда в праздники дедушка приезжал, целовать я его целовал, а в лицо не заглядывал — мне было некогда: математика, натура, встречи с классом! Я убегал от его тоскующего взгляда.

Как он любил меня, мой дедушка! Как радовался моим редким приездам! Легко двигался по квартире, из буфета и холодильника торопливо вытаскивал на стол всё, что у него было.

Гремит гром. Так же гремел он в прошлом году, и так же молния жалила до крови небо. Дед был дома один. Почему разорвалось сердце? Испугался грозы? Или умер в обиде на меня — затосковав, поняв, что я ушёл совсем?

Сейчас молния пронзит меня и сожжёт, ударит в землю, и земля разверзнется, поглотит мой пепел. И никто не узнает, о чём я думал в свою последнюю минуту.

Я убил человека. Равнодушием, холодом.

Скачет мячиком сердце, и я не могу успокоить его.

Как внезапно гроза обрушилась, так внезапно солнце вырвалось из-за туч, расплескало остатки ливня — уже благостным, светящимся душем и подожгло капли. Снова вспыхнула поляна лютиков, теперь каплями и радужками лепестков. Будь я в нормальном состоянии, замер бы перед ней. И, будь я язычником, расценил бы этот миг щедрым началом моей жизни: эта красота подарена мне свыше, и я — хозяин её, я — над зверями, и травами, и деревьями, потому что осознаю их совершенство и богатство. Но в тот момент я не поверил жизни. Сердце продолжало скакать и бить меня: «Ты — убийца! Ты спасся ненадолго. Тебе — искупать вину. Ты предал человека!» Ничего такого я не говорил себе, кто-то бил меня словами: «Убийца, предатель».

Яркая лампочка среди черноты вспыхнула в мозгу — Тоша. Из-за неё я бросил дедушку.

Тоша и дедушка. Я выбрал. И Тоша должна спасти меня. Но, как ни странно, я не вскочил и не побежал скорее к ней: еле поднялся и буквально волоком потянул себя из леса. Бесконечно долго я добирался до неё.

4

Дверь распахнулась почти сразу — точно Тоша ждала кого-то и стояла у двери.

— Ты?! Зачем?! — воскликнула она и рукой, инстинктивно, толкнула дверь, чтобы захлопнуть. Не захлопнула, но и не пригласила войти. Стояла на пороге, загораживая вход. — Ты промок. Нужно идти домой. Простудишься.

Она говорит то, что я знаю без неё, и чувствую: ей всё равно, промок я или нет, заболею или нет, ей не до меня, ей нужно, чтобы я ушёл.

— Я хочу, чтобы ты ушёл, — подтверждает она то, что я и без неё знаю. — Я не хочу, чтобы ты приходил сюда, — говорит она жёстко. — Ты всё выдумал. Ты должен строить свою жизнь.

Новым зрением, отстранённо вижу её.