У Оливии путались мысли.

— Что?

— Об этом пишут сегодня все здешние газеты. И мой телефон звонит не умолкая. — Фелиция прерывисто вздохнула. — Мне так жаль, моя дорогая.

— Не могу поверить, — прошептала Оливия, машинально отметив, что Алекс зажег свет.

— Не представляю, откуда они узнали, — продолжала ее мать. — Я никому не говорила. Надеюсь, ты мне веришь.

У Оливии все случившееся не укладывалось в голове. Почему кого-то могут интересовать ее личные проблемы?

— Оливия? — тревожно спросил Алекс. Она не ответила, и он отобрал у нее телефонную трубку. — Фелиция, что вы сказали Оливии? — Он выслушал новости, потом перевел взгляд на жену и сжал губы. — Как это, черт побери, могло случиться? — прорычал он. Видимо, Фелиция что-то стала говорить, потому что он помолчал, а потом сказал: — Да, я позабочусь о ней.

Оливия молча наблюдала, как он кладет трубку.

— Оливия?

Она взглянула на него.

— Как они только могут? — всхлипнула она.

Его глаза потемнели.

— Я понимаю твои чувства, дорогая.

Она едва сдерживала рыдания.

— Не хочу, чтобы весь мир знал о… Это личное.

Он обнял ее и крепко прижал к себе.

— Тише.

Она притихла, прижавшись к нему на мгновенье, наслаждаясь его силой, потом снова зарыдала.

И тут ее осенило.

Это же так очевидно.

Оливия на мгновение отстранилась. Ее нервы были напряжены до предела, и она выпалила:

— Уверена, что информацию распространил твой отец. Он хочет избавиться от меня. Он хочет, чтобы ты женился на ком-то, кто сможет родить тебе ребенка.

Глаза Алекса сузились.

— Ты сама слышишь, что говоришь?

Оливия пытливо вглядывалась в его лицо.

— Ты сказал ему, да? Ты сказал ему, и теперь он знает и…

— Не говори глупостей. Я ничего ему не рассказывал.

— Тогда проболтался один из твоих братьев. Вот почему они приезжали к тебе. Ты рассказывал им о наших проблемах, не так ли?

Он слегка тряхнул ее за плечи.

— Прекрати! Никто ничего не знал, кроме тебя, меня и твоей матери.

Оливия ахнула. Встряска вернула ее к действительности.

— О господи. Прости, Алекс. Не знаю, что на меня нашло.

Она просто испытала какое-то минутное помешательство.

— Понимаю, — сказал он и отошел к окну.

Оливия молчала, чувствуя себя неловко.

— Интересно, откуда все-таки узнали газетчики? Кто-то должен был им сказать. Моя мама так же ошеломлена, как и мы.

Алекс поднял бровь.

— Может быть, кто-то из нью-йоркской клиники проболтался?

— Да, возможно.

Его взгляд стал тяжелым.

— Или твой бывший муж?

Оливия задумалась о такой возможности.

— Да… но почему именно сейчас? Он давно знает, что я вряд ли смогу иметь детей. — Она покачала головой. — Нет. Эрик не стал бы компрометировать себя, — добавила она твердо.

— Тебе виднее.

Оливию не удивил такой комментарий. Мысль об Эрике у нее тоже всегда вызывала отвращение.

— Я просто не понимаю, зачем газетам нужно публиковать такие вещи. Зачем им надо причинять людям боль? Разве недостаточно того, что нам приходится ее испытывать? — прошептала она, потом прерывисто вздохнула.

Алекс нахмурился.

— Обещаю, что найду того, кто распространил эту информацию. И сделаю все, чтобы мерзавец принес публичные извинения.